04.10.2011 в 23:24
Пишет Melina_Divine:Майтрея
Я тоже отхватила себе печеньку))
Писала очень быстро. Тяжело дался этот текст. Энергозатратный. Большое спасибо Лотиониэль и Kramerita за то, что бетили прям с ходу)) Я вас люблю))
Название: Майтрея
Автор: Melina_Divine
Рейтинг: R
Размер: миди
Предупреждение: Сомнительное согласие, пара-тройка слов из ненормативной лексики
Аннотация: Человек реальный и человек из сети – насколько они отличаются? Отчего можно отказаться ради человека, которого никогда в жизни не видел? А если в жизни может быть несколько веротяностей развития событий? Какая из них настоящая? А если человек, в которого ты влюблён, множество раз воплощался? А если вы уже раньше встречались?
Майтрея
* Майтрея (санскр. «любящий, доброжелательный») – грядущий Учитель человечества, Бодхисаттва и Будда нового мира.
Вероятность №1
Витас (Rafflesia arnoldii*)
Саша молчит уже неделю. Восемь дней, если быть точным. Витас считает. Каждый день. Каждую минуту каждого дня. Утром и вечером проверяет почтовый ящик. Заходит на страничку ЖЖ. Свою и Сашину. Последняя Сашина запись – двухнедельной давности. Последний Сашин комментарий – восемь дней назад.
Он снова пропал. Его Саша снова пропал. Его Саша? Как грустно. Как смешно. Его Саша. Когда-нибудь он станет «его»? Каждый раз, когда Саша пропадает или, как он сам говорит: «Мне нужно время, чтобы побыть наедине с самим собой», «Мне нужно кое-что переосмыслить», Витас впадает сначала в состояние, похожее на апатию, после апатия сменяется злостью и, наконец, унынием. Сейчас распускается хищный цветок злости –массивная бордово-коричневая «трупная лилия» - Раффлезия Арнольда, источающая отвратительный запах гниющего мяса. Витасу хочется что-то разнести, сломать, наорать на Костика, пока тот не потащил его купаться.
Витас сидит неподвижно, бессмысленно глядя на испещрённый мёртвыми одинаковыми интернет-буквами экран ноутбука, боясь потревожить внутренний страшный цветок злости.
Они с Сашей только-только перешли на «ты». Когда это случилось, у Витаса от радости дрожали и улыбались губы, а пальцы ног выстукивали по полу странную чечётку. Они слишком долго держали этот формальный обязывающий тон. Было тяжело… И тут, наконец, Саша согласился перейти на другой уровень. Витас чувствовал себя так, будто Берлинская стена пала. Берлинская стена между ними, закрывающая их друг от друга почти вечность. И теперь на её останках можно было рисовать граффити, цветные картинки о мире, любви и взаимопонимании: белых голубей, комиксы про супергероев, детей, держащихся за руки, улыбающихся знаменитостей и сочных чернокожих, космические тарелки и самую известную – поцелуй Хоннекера с Брежневым.
Витас был готов рисовать, нашёл в себе палитру - разноцветное счастливое безобразие, - свинтил крышки с тюбиков. Но Саша исчез, так же внезапно, как и всегда. Обмельчало и скукожилось их новорожденное «ты», посерело синющее Ялтинское небо, обезличились теплые курортные ночи, Костик стал совсем далёким, просто мальчиком, с которым Витас спал.
Эта трещина, этот провал, глухое отчуждение. Как Витас мог позволить, чтобы это случилось? Когда был этот щелчок, который он пропустил? Когда выстрелило ружьё, которое всегда висело на стене в большой столовой? Витас был уверен, что никогда не позволит так… подчинить себя, сломать себя. Но разве Саша что-то делал намеренно? Разве Саша хотел его сломать? Саша… Саша… Что с тобой происходит? Что у тебя в голове? Почему ты молчишь?
- Опять ждёшь любовной весточки? – голос Коcтика за спиной.
Витас оборачивается, скользит взглядом по дерзкой расхристанной наготе Костика, снова утыкается в ноутбук. Молчит.
- Не надоело? – Костик зевает и потягивается.
Витас оборачивается всего на секунду, не больше, но, чёрт – как же он хорош! – его замечательный мальчик-пустышка, разгуливающий по квартире, в чём мать родила, размашисто шлёпая по полу голыми ступнями, вырисовывая изумительными ягодицами варварские неупорядоченные линии – наскальные рисунки в стотысячелетних пещерах. Витас не любит его. Он окончательно это понял, когда появился Саша. Он хочет его, и, порой, ему бывает Костика жалко. Но ведь Костик?.. Костик тоже его не любит. Костику нравится их секс, нравится, что Витас такой обстоятельный, солидный, взрослый, нравится от него зависеть, и да, временами Костику его тоже бывает жалко.
- Сколько времени?
- Почти половина двенадцатого, - отвечает, посмотрев в правый угол экрана, Витас.
- Ммм. Ты завтракал?
- Нет ещё.
- Конечно, всё это время дрочил на Сашины записульки… Можешь воспроизвести? Ты наверняка уже выучил их наизусть.
- Пошёл на хер.
- Сам пошёл… Я буду варить себе кофе. Ты будешь?
- Нет… Не хочется.
- Ты больной, Вит, больной, понимаешь? Тебе лечиться надо. И поскорее. Ты затрахал уже со своим Сашей.
- Не лезь. Тебе всё равно до этого нет дела.
- Конечно, нет. А ты хотел бы, чтобы я резал себе вены?
- Заткнись. Тошно. Иди, вари свой кофе. И отстань от меня.
- Придурок.
Витас выходит на балкон, закуривает. Голова тяжёлая, мутная, совершенно не способная соображать. Через минуту-две за ним выходит Костик. По-прежнему голый, провоцирующий. Он прижимается к спине Витаса, несколько раз целует его шею сзади. Из соседней девятиэтажки открывается отличный вид на них двоих – одетого мрачного Витаса и нагого беспечного Костика за его спиной.
- Я всё-таки сварил тебе кофе… Слышишь?
- Спасибо.
- Ммм… Пойдём?
- Сейчас.
Костик умеет варить кофе – этого не отнять. В настоящей медной джезве с выбитым рисунком – джезва была уникальной в своём роде, они привезли её из Турции в прошлом году. Когда Витас смотрит на неё, не может отделаться от ощущения, что эта медная посудина – единственное, что хранит воспоминание об их призрачном счастье, о счастье, которое они придумали себе сами, и верили в него те знойные две недели на берегу Средиземного моря.
Сейчас была Ялта и почти полтора года отношений. Они никогда не жили вместе. Костик жил с матерью в Подмосковье, Витас – почти в центре Москвы, в районе Сокольников. Раз или два в неделю Костик оставался ночевать у Витаса. Зачастую они проводили выходные вместе. От коротких встреч и расставаний секс только выигрывал – не терял юношеской упругости, сферической целостности, ощущения обжигающего песка под босыми ногами. Они оба – и Витас и Костик – знают: у них нет будущего, но что-то, помимо зова плоти, крепко привязывает их друг другу, держит раскалёнными оковами, оставляет на щиколотках рваные розово-белые ожоги. Они похожи на тонущих, хватающихся за один обломок, за кусок дерева посреди океана, который может выдержать лишь одного.
На завтрак кофе с бутербродами. Ноги Костика под столом дразнят Витаса – ступни поглаживают его пальцы, ямки между пальцами, щекочут голени.
- Перестань, - улыбается Витас. – Не наигрался?
Костик задирает правый уголок рта: «Неа».
- Я хочу посмотреть отснятые кадры, - поднимается из-за стола Витас.
- Это не может подождать?
- Боюсь, что нет.
Вчера удалось ухватить несколько хороших кадров. Витас уверен, что сможет выбрать две-три стоящие фотографии - такие, какие могли бы понравиться Саше, такие, которые он смог бы похвалить, ну или хотя бы сказать, что они неплохи. Конечно, Витасу далеко до Саши, - у того чутьё, врождённое видение момента – механизм, работающий без осечек, без сбоев, дар – в этом Витас уверен. Несомненно, дар. И так хочется стать ближе к Саше, на один-два кадра ближе. Это всё, что Витас может сделать, чтобы сократить дистанцию, сейчас, когда Саша не отвечает, не появляется в сети. Витас не может приблизиться к нему иным образом, как бесконечно фотографируя – на пляже, в городе, в кафе, в магазинах, на набережных – детей, стариков, странноватых подростков, влюблённые пары – мороженое, солнце, песок, облупленные стены, магнолии, глицинии и пальмы, море, конечно море – он стремится оставить на снимках то, что видит – дуновение ветра, движения волн, смех, голоса, прикосновения, объятия.
Витас хмурится, отсматривая то, что получилось. Всё не то, не то! Саше не понравится. Даже если он скажет, что хорошо, это будет неправдой. Да почему же у него руки растут не из того места?
Костик сидит на диване с широко расставленными ногами – сытый, немного напряжённый, но, в общем, довольный. Он лениво нажимает на кнопки телевизионного пульта, не задерживаясь на одном канале более десяти секунд. И он по-прежнему не одет. Иногда эксгибиционизм Костика Витаса раздражает. Но не сейчас. Сейчас в Костике что-то такое разморённо-сонное, тёплое и возбуждающее, что Витас не сердится. Даже из-за того, что из-за него может работать с фотографиями.
Костик откидывает пульт, проводит по внутренней стороне бёдер, обхватывает ладонью член – всё это выглядит до умопомрачения естественно, как будто так и должно быть – кофе-завтрак-пульт-телевизор-маленькая славная мастурбация. Костина рука двигается вверх-вниз, и он с шумом втягивает в себя воздух, мышцы на ногах, на животе, на груди сладко натягиваются, а его глаза, глаза, прикрытые веками – что-то такое невозможно невинное, прекрасное – глазные яблоки, дрожащие под тонкой кожей – вот, что самое возбуждающее в спонтанном Костином акте самоудовлетворения.
«Ёб твою мать», - ругается про себя Витас, отрываясь от ноутбука, отправляясь в незапланированное сексуальное путешествие. Костик притягивает к себе голову Витаса, терзает его затылок, - губы у Костика полные, налитые, мягкие. Губы и его стоны. Иногда Витас думает, что любит его за эти губы, за эти поцелуи, за эти стоны. Когда Витас двигается внутри Костиного тела – очень быстро, жёстко, не сбавляя темпа, на пределе до самого оргазма – Костик обожает убойный темп; Костик кричит, рычит, смеётся – в такие моменты Витас обманывается, что любит его, обманывается, что они вместе ещё и из-за этой странной любви, вырывающейся наружу только через плоть, через радость удовлетворённой и удовлетворяющей плоти.
Ладонь Витаса сменяет Костину на его члене, Костина ладонь ложится на ширинку Витаса. Это так чертовски правильно! И просто, как всё гениальное – просто. Без подтекстов, без намёков, без ломаний. У них так всегда. Очень просто, очень без подтекста и, наверное, от этого – всегда охуительно горячо.
- Давай, Вит… Ну, - Костик цедит сквозь зубы.
Витаса не нужно уговаривать – пара секунд и ноги Костика у него на плечах, ещё несколько – и он внутри его тела – они трахаются, как животные, как макаки. Витас читал где-то – у макак бывает однополый секс – это акт подчинения одного самца другому, когда один сильнее, а другой слабее, когда один проигрывает в битве за самку, место вожака или за территорию. Витас думает, как эти обезьяны, должно быть, визжат, когда спариваются.
Когда всё заканчивается, Витас падает на диван рядом с блаженно улыбающимся, тяжело дышащим Костиком.
- Вит? Пойдём купаться.
* Раффлезия Арнольда (лат. Rafflesia arnoldii) — вид растений-паразитов из рода Раффлезия (Rafflesia) семейства Раффлезиевые (Rafflesiaceae). Цветки Раффлезии Арнольда обоеполые, имеют красновато-коричневую окраску, они достаточно массивные и имеют специфический аромат (гниющего мяса), привлекающий насекомых (основные опылители — лесные мухи). Созревание бутона длится в течение нескольких месяцев, в то же время цветение продолжается несколько дней.
Саша (Nelumbo nucifera*)
«Ом мани падме хум – О! Драгоценность в цветке лотоса!» – это было первое, что вспыхнуло в голове у Витаса, когда он полгода назад по ссылке вышел на Сашины фотографии на крупном интернет-ресурсе.
Витасу казалось, он в жизни не ощущал ничего подобного. Сашины работы – это было что-то новое, совершенно невысказываемое словами, слишком живое, слишком трепетное, слишком объемное и мимолетное – секунды из разных уголков мира, ставшие чем-то большим, чем секундами, мгновения, каждое из которых читалось как рассказ. Китай, Вьетнам, Индия, Шри-Ланка, Камбожда, Непал, Дальний Восток, Карелия, Урал, Монголия. Саша не снимал достопримечательности, не занимался вечными мёртвыми истуканами - ему были интересны люди. Он вытаскивал из них эмоции, всю их жизнь, жизнь каждого, как на ладони – одним кадром. Как ему это удавалось?
Кхмерские дети – серьезные, чернявые, голенькие, с круглыми ноздрями вздёрнутых носиков, несущие на плечах крест отцов, историю своей страны в пристальных взглядах недетских глаз; тямские женщины – на лицах которых морщины – это многочисленные роды, руки – это тяжёлая каждодневная работа, улыбки – покорность и слабый внутренний свет; полнокровие жизни – наполовину беззубый юный погонщик, моющий буйволов в Священной реке, отрешение – молитва в высушенных телах индийских йогов и отшельников, горе – сын, спускающий останки матери в мутные воды Ганга; монголы-кочевники – широкоскулые обветренные лица, лица свободы и вечности, глаза-щёлочки – запах степи, ковыля и кумыса.
В каждом лице, в каждой фотографии Витас видел Сашу. Его смеющиеся и печальные глаза. Глаза, всматривающиеся в душу мира, в водоворот событий, смертей и рождений, рождений и перерождений, перерождений и забвения, забвения и воскрешения, воскрешения и смерти.
Как Сашу могли не заметить? Почему его работы выложены на интернет-ресурсе, коих сотни, тысячи? Потерялись среди лавины пошлости и лжи?
Первое отправленное Саше сообщение, было неуклюжим, странным, корявым. Витас признавался в любви к Сашиным работам, не мог подобрать нужных слов. Это было слишком сложно. Он не знал, чем закончить, написал первое, что пришло в голову, как только он открыл Сашину страничку, первое, что показалось очевидным – его никнейм «Dean»: «Вам нравится Джеймс Дин?».
Ответ пришёл не сразу, через несколько дней: «Здравствуйте! Очень приятно, что вы заметили мои работы. Спасибо большое. Но они не настолько хороши, как вам кажется. Вы сильно преувеличиваете. Я просто не могу не снимать. Да, мне нравится Джеймс Дин. Вы тоже его любите? Какой фильм любимый? «К Востоку от Рая»?» А что с вашим ником? Что он означает?»
«Ничего особенного : ) Просто первые буквы имени и фамилии – VZ – Витаутас Жемайтис».
«Вы из Литвы?»
«Давно живу в Москве. Отучился в Тимирязевке и остался. Родители работали в Москве. Вышли на пенсию и вернулись в Литву».
«Я из Нижнего».
«Саша, может быть, у вас есть ЖЖ?»
«Значит, Витас? «Преследующий людей». Вы, правда, такой?»
«Саша, вы большой путешественник, как я посмотрю : ) А вы путешествуете по человеческим душам?»
«Хочу успеть побывать там, где мне необходимо оказаться».
Это «успеть» насторожило Витаса. Как это нужно было интерпретировать? Как будто у Саши заканчивалось время, как будто он спешил жить, должен был увидеть всё задуманное, пока…
Витас увяз в Сашином ЖЖ – всерьёз и надолго. А в нём не только фотографии. Там Сашины мысли, Сашин голос. Саша пишет о том, где побывал, но это не просто заметки туриста. Ничего подобного. Палитра ощущений. Он на всё смотрит внутренним зрением. Он знает историю каждого лица, которое попало в его объектив. Это короткие рассказы. Одна человеческая жизнь в нескольких абзацах. Иногда Саша пишет про любимые книги и фильмы, иногда встречаются зарисовки, которые Витас называет «заметки Сашиного тела». Каждая такая зарисовка о мужчине, о случайном или не случайном мужчине. Сколько их было в Сашиной жизни?
Они общаются длиннющими письмами, никаких «асек» и «скайпов». И Витас ждёт каждого письма с нетерпением, несколько раз на дню проверяет имейл.
Витас показывает Саше свои фотографии – «Вы похожи на Пола Беттани, знаете? Очень его люблю. Отличный актёр». Витас высокий, веснушчатый, сухощавый, сутуловатый, светловолосый. У Витаса голубые прозрачные глаза и рыжеватая щетина. Сашина внешность так и осталась загадкой: «Как я выгляжу? Витас, уверен, я вам категорически не понравлюсь. Не будем об этом».
Они общаются чуть больше месяца, и Саша уже всё знает о Витасе, но Витас о нём – ровным счётом ничего. Саша знает о Костике, знает о том, что у Витаса небольшая контора, занимающаяся ландшафтным дизайном, знает, что Витас любит, чего не выносит, знает все его слабости. Впрочем, Витас мог бы и не рассказывать, - Саша всё равно знал бы.
О Саше же только отрывочные сведения: младшая сестра, в которой он души не чает, работа в инвестиционной компании – «дочке» известного нефтяного гиганта – Саша занимается размещением евробондов. Вроде бы Саша живёт один. По крайней мере, он никогда не говорит о каких-либо отношениях, а Витас не спрашивает. Он не может избавиться от непонятно откуда взявшегося страха, что Саша уйдёт из его жизни, не будет больше писем от Александра Самойленко в окошке «от кого», не будет больше Сашиной едва уловимой улыбки в ровных одинаковых строчках. Саша слишком быстро становится значимым, слишком быстро – необходимым. Витас почти сразу начинает называть его про себя «мой Саша». Пусть это иллюзия, темница из сахарного печенья, но он «его Саша», пусть и в мыслях – и Витас предпочитает не задавать личных вопросов.
* Лотос орехоносный (лат. Nelumbo nucifera) — вид многолетних травянистых земноводных растений из рода Лотос семейства Лотосовые. Вид занесён в Красную Книгу. В буддизме лотос служит традиционным символом чистоты. Лотос рождается в мутной болотной воде, однако появляется на свет незапятнанным и чистым. Подобно этому «существа, рожденные в одном из миров сансары, но искренне практикующие учение Будды, способны со временем избавиться от омрачений».
Костя (Aquilegia vulgaris*)
Костя хотел песка и моря. Витас предлагал поехать к нему на родину, заодно проведать родителей. Пожалуйста, только выбирай – Паланга, Бирштонас, Неринга. Но Костик сказал: «Ялта. Хочу в Ялту». И вот – это была Ялта. Пафосная, шумная, претенциозная Ялта.
Почти каждый вечер Костик тянет Витаса в клуб, а каждый день, просыпаясь около полудня, позавтракав – тащит на пляж. Витас хочет домой. Он чувствует себя морально истощенным таким отдыхом. Целая неразлучная неделя с Костиком – для него это испытание.
- Пошли купаться. Сколько ты будешь копаться? – Костик натягивает плавки на упругую задницу.
- Сейчас. Секунду… Собери пока полотенца, трусы на смену… Матрас не забудь! Пожрать тоже чего-нибудь возьми!
От Саши ни строчки одиннадцатый день. Витас последний раз обновляет страницу… Чудо! Свершилось! Одно новое письмо! От Саши!
У Витаса начинают дрожать руки, и этого нельзя не заметить.
«Здравствуй, Витас!
Прости, что так долго не писал. Не было ни моральных сил, ни физических. Много работы. Подкрадывается сезонная хандра. Шесть дней с мигренью…»
Витас закуривает, пальцы барабанят по столу. «В шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них».
- Вит! Какого хрена ты ещё не готов?! Ты, что, не пойдёшь?!
- Сейчас… Подожди… Мне нужно ответить…
Витас похож на одержимого, на религиозного фанатика, которому показали священный ларец с мощами – и он готов за эту шутовскую коробочку идти Крестовым походом на неверных, горя праведным гневом.
- Опять?! Ты мудак?! Да пошёл ты на хуй! Я один пойду!
Входная дверь хлопает.
«… Да, ты прав, это очень сложно. Вот так – набраться смелости и расставить все точки над «и».
Устал отдыхать? Серьёзно? Хотел бы я сбежать хотя бы на пару дней на море…
Мне кажется, не стоит говорить об этом, но и не хочется скрывать. Я тоже скучал. Последние дни мне тебя как-то особенно не хватает. Я думаю, что ты делаешь, что у вас с Костей на обед, вижу, как вы сидите под зонтиком уличного кафе. Море сине-голубое. Очень красивое. Дышит. Видел?..
Костику привет. Хотя, наверное, он не очень хочет «моего привета». Я не собираюсь тебя у него отнимать. Это всё игра воображения. Наши образы, Витас. Нереальности. Параллельные миры. Далёкие Вселенные…
Крепко жму твою руку.
Саша».
Витас перечитывает Сашино письмо несколько раз, строчка за строчкой, пока буквы не заканчиваются. В горле сухая тоска, на языке полынная горечь. Витас думает, что не переживёт ещё одного дня в Ялте. Он думает напиться или проглотить снотворного, чтобы отключиться и проспать остаток дня. Витас выбирает снотворное.
Он просыпается глубокой ночью, садится на кровати, трёт лицо. Странно, что Костика нет. Неужели он так и не возвращался? Витас поднимается и включает ноутбук. Пока он загружается, идёт на кухню, вытаскивает из холодильника пакет молока, жадно пьёт прямо из пакета, вытирает рот тыльной стороной ладони. Он так ничего и не ответил Саше.
Неужели они никогда не встретятся?
Иногда Витас плохо понимает то, что Саша пишет. Бывают письма – сплошной поток сознания. Витас не может найти начала и конца. Не может отделить одну Сашину мысль от другой. Бывает, они громоздятся друг на друга, создают некий первичный хаос, притягательную неупорядоченность. Такие письма Витас понимает на уровне подсознания и любит не меньше «простых» Сашиных писем… Сегодня было «простое» письмо. Чудесное.
Костя возвращается под утро, когда на улице гасят фонари. Витас слышит, как в прихожей он скидывает сандалии, как идёт к нему на кухню.
Витас ничего не говорит, не спрашивает. Он просто ждёт. Он просто расстроен. Вся эта круговерть с Костиком. Их непонятные дурацкие отношения – уступки желаниям тела. Костик помят и нетрезв. Он открывает холодильник и пьёт из того же пакета молока. От него пахнет другим мужчиной. Этот запах такой крепкий, такой ощутимый, что у Витаса от него начинает ломить виски.
- Иди спать, - бросает он.
- Пшёл на хуй. Сам разберусь…
Витас вскакивает. Набрасывается на Костика так стремительно, что тот ничего не успевает сообразить, не успевает оттолкнуть. Витас обездвиживает его удавкой правого локтя. Костик вцепляется в схватившую руку, открывает рот, словно рыба. Его лицо краснеет.
- Весело было?! Отвечай! Весело?!
Костик не может ответить – Витас это знает. Он может только хрипеть. Витас просовывает руку под пояс Костиных джинсов, больно сжимает ягодицу.
- Как он тебя трахал?! Ну?!
Костик со всей дури давит Витасу на ногу. Ему удаётся избавиться от захвата. Он пытается убежать, но лишь задевает стул. Витас опрокидывает Костика на пол. Они ожесточенно возятся, прерывисто дыша, ненавидя друг друга, молотя руками без разбора – по лицам, плечам, предплечьям, спинам. У Костика появляется под носом кровь. У Витаса мутится в голове. То ли от вида крови, то ли от избытка адреналина в собственной, то ли от запаха чужого мужчины, который надо устранить, перекрыть, уничтожить признаки другого самца. Витас переворачивает Костика на живот – не без протеста, заламывая руки.
- Заткнись, - повторяет Витас. - Заткнись.
У Костика в кармане «походный» тюбик со смазкой. Какой предусмотрительный мальчик!
С каждый толчком, с каждым Костиным хрипом и стоном – запах измены бледнеет, другой мужчина уходит, спрятав лицо в высокий кожаный воротник, злость остывает, ненависть исчезает. С оргазмом приходит облегчение, следом за ним – безразличие. Тёплые воды опустошения, бесчувствия.
Витас сползает с Костиного тела, ложится рядом на спину, глядит в потолок. Костик протягивает руку, дотрагивается до щеки Витаса. Витас откидывает Костину руку. Он закрывает глаза и пытается представить, как Саша шесть дней создавал небо и землю, море и все, что в них…
* Водосбор обыкновенный, или Аквилегия обыкновенная (лат. Aquilegia vulgaris) — многолетнее растение, вид рода Водосбор (Aquilegia) семейства Лютиковые (Ranunculaceae). Американцы называют этот цветок голубкой Колумбиной и считают его символом супружеской измены. В 17 веке цветок рассматривали в контексте любовного соблазна, домогательства, измены. В средневековье цветы аквилегий преподносили только женщинам свободного нрава. Если водосбор был подарен мужчине – это означало, что он «рогоносец».
Вероятность №2
Костя (Hyacinthus orientalis*)
- Эй, парень! Куда?! Ты же на ногах еле держишься! – кто-то кричит Косте вслед.
- Пшёл на хуй, пшёл на хуй, - бормочет он сбивчиво, неверной походкой приближаясь к кромке воды. – Со своим Сашей…
В Костином теле плещется полбутылки водки. У самых ног шумит море.
Костик скидывает с себя шорты и шлёпанцы.
- Ууу! – кричит он, бросаясь в тёплую воду.
Костя медленно плывёт, временами отплёвываясь, ему хочется петь, но в пьяной голове вертится только «Мадам Брошкина». Он ненавидит эту глупую песню, но ничего не может с собой поделать.
- А я такая, вся такая-растакая, но мой поезд ушёл, - бормочет Костя, с каждый гребком удаляясь всё дальше от берега.
Море бирюзовое и очень тёплое. Про такое обычно говорят: «как парное молоко». Костя чувствует себя довольным и уставшим. Усталость такая хорошая, умиротворяющая. Костя переворачивается на спину. Ему всегда было интересно, сколько можно без движения пролежать в воде? Все знают, что вода держит. Вода – это жизнь. В море невозможно потеряться. В море нельзя исчезнуть бесследно.
Море соединяется с небом, и всё вокруг становится голубым-голубым, невесомым и прозрачным. Если Костя долго смотрит в глаза Витаса, то всё вокруг становится голубым-голубым, невесомым и прозрачным…
Костино тело вытаскивают из воды только на следующее утро, когда море прибивает его к берегу в нескольких километрах от того места, где он утонул.
* Гиацинт восточный (лат. Hyacinthus orientalis) — вид луковичных растений рода Гиацинт (Hyacinthus) семейства Спаржевые (Asparagaceae). У древних греков гиацинт считался цветком мертвых, символом горя, бедствий и печали. Гиацинт — юноша необычайной красоты, был возлюбленным Аполлона. Когда Аполлон обучал его метанию диска, также влюбленный в него бог ветра (в разных версиях мифа Зефир или Борей) из ревности направил брошенный Аполлоном диск в голову Гиацинта. Юноша умер, и тогда Аполлон из его крови сотворил цветок.
Вероятность №1
Витас (Anemone*)
Они ещё не добрались из аэропорта домой, а Костика уже начало лихорадить. Чёрт его знает – какой-то особенный Ялтинский грипп. Ломота в мышцах до скулёжа и температура до сворачивания белков в кровяных тельцах. Костик разламывается и матерится, матерится и хочет ласки. Хочет быть мальчишкой, которому из-за болезни не надо идти в школу. Костино лицо пылает, а тело мучается в испарине в зените удушливого московского лета.
Витас варит куриный бульон. Витас кормит больного мальчика. Витас сидит рядом. Витас гладит руки. Витас читает вслух глупые статейки из глянцевого мужского журнала. Витас выглядит виноватым и немного беспомощным. Ещё одну неделю с Костиком он боится не выдержать. Вторую подряд неделю.
Высокая температура держится третьи сутки, и Витас решает связаться с Костиной матерью. Разговаривать с Анной Ивановной он может только в экстренных случаях. В этот раз случай кажется ему экстренным. Нужно ли говорить, что Костина мать педиатр? Нужно ли говорить, что в то время, когда её сын мечется в горячке, она проводит выходные на даче с любовником? Нужно ли говорить, что любовник практически ровесник её сына?
- Димедрол с анальгином. Костик знает. Витас, вы сможете сделать укол? Уже пробовали? Сто миллиграмм нимесулида перорально. Помогает лучше всяких уколов. Что, простите? Звоните завтра, если температура не спадёт. И вам спокойной ночи.
Хотелось бы Витасу иметь такую выдержку. Такой Тэтчеровский характер.
Слава богу, Косте становится лучше. Витас уходит курить на кухню. Три дня он думал о Костике. Три дня он его почти любил. Это были дни нежности и заботы. Но теперь он хочет снова думать о Саше. И хочет быстрее сдать выздоравливающего Костика матери на поруки.
Витасу нужно пространство, одиночество, особое состояние, чтобы думать о Саше, чтобы чувствовать его где-то рядом.
Ночью Саша приходит к нему. Тонкий невысокий юноша, из тех, что не имеют возраста – им может быть одновременно шестнадцать и тридцать пять. Они андрогинны и бестелесны. Они воплощают в себе сущность, идею, поэтому неподвластны времени и старению. У них непременно тёмные волосы и очень светлая кожа. Они движутся в людском потоке в мерцающем световом коконе. На них нельзя смотреть, как на простых смертных, с ними нельзя заговаривать ни на одном из известных языков.
Саша стоит на перроне, и люди обтекают его справа и слева, не касаясь, не задевая, как будто, и правда, Саша находится в световом коконе. Саша чем-то расстроен. Его брови сходятся к переносице. Он всматривается в электронное табло отправлений поездов и не может найти свой. Витас чувствует Сашину растерянность. Невыносимо хочется подойти к нему, коснуться его плеча, прильнуть к лепесткам полураскрытых губ. Витас не может приблизиться. Как будто между ними дрожит силовое поле. Витас протягивает руки, и его отбрасывает назад. Снова и снова. Они слишком далеки друг от друга.
На шестой день болезни Костик отправляется к матери. Он ещё вовсю сопливый и хриплый, но уже сам хочет ехать, чувствует, что что-то давит, что им надо разлететься по разным вселенным. В тёмной прихожей они с Витасом обнимаются. Слишком крепко для этого мира. Они отрываются друг от друга, теряют очевидные связи и даже те немногие неясные мотивы, что держат их вместе полтора года.
Костик замирает на мгновение, спрятав лицо у Витаса на плече.
- Ладно, - говорит он. – Пора. Я позвоню.
- Может быть, всё-таки, тебя подвезти?
- Не надо. Я сам. Зайду ещё в МТС, и в аптеку надо. Нос не дышит.
Витас целует его в щеку и потом в лоб, как будто прощая.
- Пока.
Незаметно наступает осень. Ещё вчера жарило солнце – днём воздух казался раскалённым и душным, а сегодня – внезапно – осень: холодные ночи, дожди и мёртвые листья, машины гонят по мокрым дорогам, не сбавляя скорости, в городе темно, в квартире сыро и одиноко, духи чуть слышно ступают по ламинату и по коврам совсем уж бесшумно, духи – горечь закончившихся отношений, страх и трепет – перед грядущими.
Костик звонит, но всё без толку – мобильник Витаса отключен, рабочий берёт секретарша и говорит: «Он на объекте», дома автоответчик: «Вы позвонили Витасу Жемайтису. По всей вероятности, меня сейчас нет дома. Оставьте сообщение после сигнала».
Костик всё понял ещё в Ялте. Дурак бы не понял. Но обида такая жгучая, такая требовательная, такой вульгарная и громкая, что её надо выплеснуть, выкричать, отдать Витасу – хотя бы половину, за полтора года вместе – законную его половину.
- Подожди! Костя?! Куда?! К нему нельзя!.. Витас!
Лида, секретарша Витаса, немного испугана. Витас просил не пускать Костика, пусть даже тот приедет к конторе на бронетранспортёре. Теперь Витас будет сердиться неделю…
- Почему ты так со мной поступаешь? Ты, правда, думаешь, так будет лучше?
Костик не кричит, только голос срывается.
- Ладно, между нами не было чего-то такого большого и светлого. Но разве ты этого хотел? Вит? Скажи мне. Это же трусость. Слышишь? Уйти молча… Как будто ничего не было…
Костик ищет глазами поддержки, ему нужна точка опоры, хотя бы одна, чтобы чувствовать себя правым.
- Вит! – глас вопиющего.
Костик рывком избавляется от футболки и хлопкового джемпера. Его руки и плечи и сильный напряжённый живот дрожат – он отвергнут. Он похож на девственную весталку, внезапно охваченную огнём страсти. Он забыт на заброшенном полустанке, где поезда не останавливаются. Он делает несколько шагов к Витасу, и его раскрытая ладонь шарит впереди него немым упрёком, неозвученным воплем.
- Вит, - тихо говорит он, касаясь его щеки. Она всё такая же гладкая, чуть загорелая и, как будто, уже чужая.
Витас внезапно подаётся вперёд, поднимается с кресла, сминает лицо Костика крепкими безжалостными пальцами, берёт ртом его согласные губы. Иуда. Поцелуй длится вечность.
- Уходи, - бросает он, оттолкнув от себя Костика. – Уходи.
* Ветреница, или Анемон (лат. Anemone) — род многолетних травянистых растений, включающий в себя около 120 видов цветковых в семействе Лютиковые (Ranunculaceae). Анемон на языке цветов означает - расставание, отречение, болезнь.
Вероятность №2
Витас (Papaver somniferum*)
- Ты даже ни разу его не видел! – кричит Костик. – Ты не знаешь, кто он! Может быть, этого твоего Саши вообще не существует!.. А может быть, это твои глюки? Вит? Ты серьёзно? Ты думаешь, у тебя с ним что-то получится? С человеком, которого ты не знаешь и не видел никогда в жизни? Который не выходит на связь неделями? Ты не думал, что он шизофреник – этот твой Саша? Или кто-то, кто тебя знает и просто так развлекается? Играет с тобой? А ты ведёшься… как баран на верёвке. Может быть, это какой-то жирный лысый шестидесятилетний мужик? Ты не думал об этом?
Костик поджидал его около квартиры – какой-то обречённо-отчаянный, потерянный. Витас лишь смерил его взглядом. Не хотел пускать в квартиру. Пусть он всё выскажет и уйдёт. Уйдёт, наконец. Невозможно это терпеть, невозможно видеть его беспомощным, унижающимся, хватающимся за призрачный обломок в неласковом море.
- Пусть будет каким угодно, - говорит Витас, едва разжав зубы. – Он мне нужен любым, понимаешь? Костя хватит. Это превратилось в какую-то трагикомедию, в дешёвый фарс. Я не хочу видеть тебя таким…
- Каким, Вит, каким? Раньше я тоже был нужен тебе любым…
- Жалким, - говорит Витас и сбрасывает с себя Костину руку, пытается пройти к двери.
Костик толкает Витаса в грудь. Наверное, машинально, не совсем осознанно, но и от обиды, от жгучей обиды. Просто толкает, но получается слишком сильно. Витас оступается и летит вниз по ступенькам. Секунда растягивается длинными плывущими кадрами: сначала Витас головой и плечом ударяется о перила, потом его откидывает назад, - он бьётся спиной и затылком, его руки на мгновение неуклюже взлетают в воздух и потом падают по бокам от тела, как неживые скрученные тряпки. Под его головой расцветают алые маки.
* Мак опийный, или Мак снотворный (лат. Papaver somniferum) — однолетнее травянистое растение, вид рода Мак (Papaver) семейства Маковые (Papaveraceae). В мифопоэтической традиции мак связан со сном и смертью. Происхождение мака связывается в мифах и фольклоре с кровью убитого человека. В Греции мак посвящали нескольким богам. Гипнос — бог сна и его родной брат Танотос — бог смерти изображались с венками из цветков мака.
Вероятность №1
Витас (Dicentra*)
Двадцать два дня отчаяния, двадцать два дня молчания, двадцать два дня надежды. Ни строчки от Саши.
Витас шлёт письма в призрачную паутину.
«Что-то случилось? Саша?»
«Наверное, это ужасно глупо, переживать за человека, которого ты ни разу в жизни не видел».
«Дай знать, что с тобой всё в порядке».
Можно влюбиться в восемнадцать, в двадцать пять, в тридцать, но не на пороге сорокалетия. Чувствовать себя зависимым, слишком уязвимым, не желать общаться ни с кем, кроме одного человека, ждать только его одобрения, только его слова, как единственно правильного, единственно ценного, единственно существующего. Сашино слово – и Витас сделает, что угодно. Сашино слово – и он переступит через собственное, культивируемое, удобряемое, любовно взращиваемое годами «я», оставит на голой холодной земле и пойдёт вслед за светом, за мерцающим коконом, за ним, ещё нерождённым, ещё предстоящим – до самого края внешнего мира, до крутого обрыва, до горизонта событий, где кончается время.
Витас лежит ночами без сна и видит, как на поверхность огромного вселенского океана всплывают погибшие миры, как чайки кружатся над волнами и высматривают странную добычу, как всходят и закатываются многоликие цветные солнца, как рушатся огромные мосты – связи между реальностями, как замерзает и разлетается колючими осколками воздух.
Саша не принадлежит этому миру и этому времени, и времени и миру вообще. Он где-то в недосягаемости, вне сознания и подсознания, вне осмысления. Его можно только почувствовать, его можно познать через самого себя, через отрешение от себя прошлого…
Наконец:
«Прости, что заставил тебя волноваться. Задыхаюсь без воздуха, Витас. Не хотел, чтобы ты об этом знал. Когда ты один – так легче справляться. Кажется, что всё идёт, как надо, что ты на правильном пути…
Я не хотел нашей связи, такой, что вышла удавкой и для тебя и для меня. Мы всегда в ответе за тех, кого приручили, помнишь?..
Жизнь быстротечна и почти абсурдна, а потом – следующая, отличающаяся лишь одним-двумя кадрами от предыдущей. Я должен пройти это сам до конца, а это большая и длинная дорога, слишком длинная, чтобы брать попутчиков. Надеюсь, ты меня понимаешь?..
Дурная усталость, Витас. Размещали бонды. Шквал работы. Усталость размывает очертания. Всё становится каким-то мутным, вряд ли настоящим…
Мне бы немного синего неба, немного пряного солнца, глотками бы воздух. А у меня на груди жаба и дышать невозможно. А мне так хочется быть кайманом в холодной воде…
Тишины и покоя. Не надо эмоций сейчас. Пожалуйста, Витас…
Всё наладится. Не стоит обо мне беспокоиться».
«Саша, миленький, что с тобой? Чем я могу помочь? Я пребываю в полном бессилии из-за того, что мы так далеко друг от друга. Зачем эти игры в «кошки-мышки»? Может быть, хватит играть? Для меня это серьёзно, знаешь?..
Так не может больше продолжаться. Я наступаю – ты ускользаешь. Нам надо встретиться…»
«Витас, мы уже встречались. Мы встречались не раз. Ты этого не помнишь. Не можешь помнить. Если только памятью тела. Внутренним чувством. А я помню. Каждую нашу встречу. Каким ты был, что на тебе было надето и как ты пах. Я помню твои руки. Ощущения нельзя забыть. Они вырезаются зазубренным лезвием. Прямо на коже. Это больно, поверь мне. Не нужно. Теперь – не нужно…
Но это всё неважно. Оставим. Ничего хорошего из «нас» не вышло и не выйдет сейчас. Не надо повторений. Они лишь отдаляют неизбежное. Пора стать свободными».
«Саша, чёрт бы тебя побрал! О чём ты?! Что происходит?! Я понимаю тебя только каким-то шестым чувством. Хватит, Саша, пожалуйста!..
Ты можешь прятаться, сколько угодно. Я найду тебя, слышишь? Саша?..
Я клянусь. Не смейся. Это совершенно серьёзно. Если хочешь, - думай, что это угроза. Я найду тебя, где угодно. Достану на земле и под землей. Потому что ты мне нужен. Я тебя вижу. Я тебя чувствую каждую секунду каждого дня».
«Витас, этого не нужно. Не вынуждайте меня говорить. Давайте останемся друзьями. Я ценю наше общение. Я не хочу его терять, но, если вы будете настаивать…
Я тоже могу быть жестоким. Вы думаете, что воспринимаете меня правильно? Вы уверены, что знаете меня?..
Не нужно всё портить. Рассчитываю на ваше благоразумие».
«Не смей, слышишь? Не смей мне снова «выкать»! Меня это убивает! Зачем ты это делаешь? Мне неважно, какой ты: толстый, одноногий, одноглазый, лысый, некрасивый, больной, горбатый. Саша, пойми же! Я всё равно найду тебя! Теперь это только дело времени».
«Что ж, вы не оставляете мне выбора, Витас…»
Эти буквы на экране ноутбука, эта Сашина ложь – въелась, растерзала сердце, всю душу вынула. Ужасная душная злоба. Витас чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, как будто спазм в лёгких, и он слишком часто глотает воздух и не может надышаться. Он хватает ноутбук и со всего размаху кидает о стену, потом фигуркой аборигена из красного дерева разбивает телевизор, в приступе неконтролируемого безумия сметает с полок всё, что на них лежит, вдребезги разлетаются стеклянные дверцы книжных шкафчиков, Витас разбивает старинные, ещё дедовы часы, ломает низкий журнальный столик.
В какой-то момент, когда он вдруг перестаёт ненавидеть себя и Сашу, он останавливается и взирает на дела рук своих. Хаос и разрушение – вместо покоя и любви. Витас опустошён, изгнан из мнимого рая. Он обезвожен…
* Дицентра или «Разбитое сердце» (лат. Dicentra) — род однолетних и многолетних травянистых растений из семейства Дымянковые (лат. Fumariaceae). Растения этого рода знамениты своими оригинальными цветками в форме сердечек.
Витас (Cicuta virosa*)
Время остановилось. Липкое марево, вместо воздуха. Цветки ядовитой цикуты, а семена – глубоко в сердце, и кровь неустанно разносит по телу отравленный сок.
Витас боится пошевелиться. Наконец, вытягивает вверх руку и смотрит сквозь пальцы на потолок. Ему кажется, что пространство сворачивается синей спиралью, а он сам перестаёт существовать. Вполне вероятно, что все мы уже живём внутри чёрной дыры.
Его квартира – генератор галлюцинаций. Ничего в ней не является настоящим: ни этот диван, на котором он лежит, ни этот бежево-белый ворсистый ковёр, ни зеркало на стене, ни оранжевая люстра, а то, что он сломал – оно хотя бы не так предательски не живо. Просто обломки не-жизни.
Он утратил все связи, все знаки, которые могли подсказать, что случилось с ним на самом деле, и отделить одно от другого – что, действительно, было, и что только могло произойти.
Реальности – их так много, но ни в одной нет для него места, и ни одна не является правильной, для него подходящей.
Его больше никто не ждёт, и сам Витас устал от ожидания. Ложь и надежда. Можно ли их совместить?
Следующим утром, тяжело проснувшись, Витас открывает Сашин ЖЖ – удалён, на портале, где они познакомились – Сашин профиль – удалён. Витас трёт виски и бьётся затылком о диванные подушки.
«Думай, Витас! Думай, твою мать!»
- Вовка? Привет?.. Да, нормально. Кручусь помаленьку… Как сам?.. Мне бы надо найти человека. Из сети. Это вопрос жизни и смерти… Серьёзно… Нет, не шучу… Ну, значит, влюбился. Поможешь?.. Всё, что хочешь… Только свистни. Ты меня знаешь – не заржавеет.
Вовка – знатный компьютерщик, и, по счастливой случайности, как-то раз с подачи Витаса, помогал администратору портала, на котором Саша и Витас познакомились. Вовка работает в одной из крупнейших московских провайдерских компаний. Вовка может узнать, что угодно. Человечка из сети? Для Витаса? Легко.
- Ты в курсе, что наврал твой человечек? Он тоже из Москвы.
Ещё через несколько дней.
- Достал адресочек. Кину тебе на мыло. Есть там какая-то инвестиционная хрень, как раз в этом доме, но сам дом жилой, принадлежит нефтяной компании. Говоришь, человечек твой всегда из конторы писал?.. Ну, флаг в руки. Телефон конторки погугли. Позвони сначала, поинтересуйся – есть ли там такой Саша.
- Комания «Инвест-…», здравствуйте!
- Добрый день! Могу я поговорить с Александром Самойленко?
- Одну минутку. Переключаю… К сожалению, его нет на месте. Что-нибудь передать?
- Нет. Я перезвоню, спасибо.
* Вёх ядовитый или цикута (лат. Cicuta virosa) — ядовитое растение семейства зонтичных, водяной болиголов, распространён в Европе.
Саша (Anguloa clowesii*)
Витас подъезжает к серой высотке в начале девятого утра. Охранник на входе тщательно переписывает его паспортные данные. Витас до сих пор не может избавиться от ощущения, что «всё ненастоящее», что всё это, быть может, происходит не с ним. И эта жизнь не его? И есть ли Саша? А не повредился ли он рассудком? Не придумал ли себе всё это?
На территории очень чисто. Витас отыскивает вывеску «Инвест-…» Ещё закрыто. Витас нажимает кнопку звонка. Открывает сонный охранник, говорит, что Саша ещё не приехал. Он обычно немного опаздывает, но раньше – нет, не появляется никогда. Если только ночует на работе, когда у них жаркие дни – размещение бондов – тогда да. Охранник предлагает подождать внутри, но Витас благодарит и выходит на улицу. Он не может сейчас оставаться на одном месте. Ему необходимо двигаться, что-то делать, хотя бы просто ходить перед подъездом туда-сюда – иначе можно свихнуться.
С подземной стоянки то и дело выруливают автомобили – жильцы торопятся на работу, молодая женщина тащит сопротивляющегося дошколёнка в детский сад, ругается: «Опоздаем! Не выдёргивай руку! Саша!» От услышанного имени Витас вздрагивает, машинально залезает в карманы пиджака, нащупывает в левом кармане пачку бумажных носовых платков – мнёт пальцами упаковку, в правом – гладкий пластик мобильного. Ему хочется кричать – протяжно и долго, хочется упасть прямо на асфальт на колени, долбить по нему кулаками, сдирая до крови костяшки, но Витас только сильнее ссутуливается и глубже засовывает руки в карманы. Выходит немолодая дама со шпицем. У неё накрашены губы и идиотский начёс на голове, а белый шпиц весь из себя зазнайка – задирает узкую морду. Аристократ, не иначе. Мужчина в дорогом костюме проносится мимо, оставляя обрывки фраз своего делового телефонного разговора и крепкий запах одеколона. Дорога без единой выбоины, кусты аккуратно подстрижены. Витас видит всё немного размытым, как будто очертания теряют ясность. Зачем этот сентябрьский день? Всё до банального просто, всё потеряло значение. А если Саша не приедет? А если..? Этого не может быть! Не может всё остаться настолько мёртвым, настолько искажённым! Как хочется прозреть! Как хочется прикоснуться к Саше!
Витас замечает Сашу сразу, как только тот проходит через пост охраны, предъявляя пропуск. Он сразу узнаёт Сашу, понимает, что это он, хоть никогда его не видел. Саша ещё далеко, но стремительно приближается. Здоровается с кем-то, чуть улыбнувшись.
На Саше узкие джинсы, белая рубашка и тёмно-коричневая кожаная куртка.
Витас зовёт:
- Саша! Саша! – и не узнаёт свой голос – слишком гулкий, слишком «не его».
Саша застывает на месте.
- Ты хочешь убежать? Что? Что ты собираешься делать? Даже не думай!.. Саша!
Витас в несколько шагов оказывается рядом. Он смотрит на Сашу секунду, фотографирует его глазами, оставляет образ внутри, потом сильно обнимает, шарит по его спине, по его затылку руками, проникает внутрь его мыслей, его страхов, шепчет:
- Саша, Сашенька. Мой хороший… Не надо… Не бойся…
Саша натянут до предела, до дрожи, как парус на корабельной мачте при шквальном ветре.
Саша невысокого роста, у него короткие тёмные волосы и очень светлая кожа, и нельзя понять, сколько ему лет – ему может быть шестнадцать, а может – и все тридцать пять. Витас трогает его волосы, чувствует Сашин запах, чуть уловимый – ваниль и что-то лимонное – очень нежное.
- Мне неважно, какой ты, слышишь? – шепчет Витас, перебирая волосы у Сашиного виска. – Неважно. Ты мне нужен любым.
Он целует Сашины губы, немые и тонкие. Это Сашины губы. Полураскрытые лепестки Сашиных губ.
Вдруг всё обретает очертания, глубину и размер. Как будто мир наливается мощью и радостью, перестаёт быть дурной декорацией.
Саша не отвечает на поцелуй. Ему не хватает воздуха. Витас не сразу замечает. Только, когда воздух начинает со свистом вырываться из его лёгких.
- Саш! Саша! Что случилось?! Что с тобой?!
Витас вовремя подхватывает, крепко держит под спину. Саша сипит, глухо кашляет, тянет руки к горлу, не может вздохнуть.
- Что?! Саша?! Астма?! Чё-ёрт!
Витас вынужден опустить его прямо на асфальт. Вытряхивает содержимое Сашиной сумки, глаза выхватывают ингалятор среди документов, салфеток, кошелька, телефона, ручек, жвачки, просыпавшейся мелочи. Витас срывает колпачок и засовывает наконечник Саше в рот. Кажется, ничего не помогает. Сашино лицо краснеет, потом как-то резко бледнеет – приступ не прекращается. Витас рывком поднимает его на руки. Дверь уже предусмотрительно открывает охранник.
- Скорую вызовите! Срочно! – кричит Витас.
Он аккуратно опускает Сашу на кожаный диван. Саша дышит часто и шумно, смотрит, не моргая, в расширенных зрачках страх. Витас крепко сжимает его руку, подносит к своим губам, целует и гладит:
- Сейчас, мой хороший, потерпи.
Вот, что значит его «задыхаюсь без воздуха», «у меня на груди жаба».
Сбегаются коллеги.
- У него астма, - говорит какая-то женщина в очках в тонкой оправе. – Он дышал ингалятором?
- Не помогает, - отрывисто сообщает Витас.
- Скорую вызвали? – спрашивает другая.
- Вызвали, - Витас начинает злиться.
- Не… не надо скорой, - с трудом выговаривает Саша. – Сейчас… пройдёт.
Он с помощью Витаса приподнимается, облокачивается о его плечо. Кажется, после двукратного применения лекарство начало действовать. Дыхание постепенно выравнивается.
- Почему ты не сказал раньше?
Саша по-прежнему не выпускает руку Витаса из своей ладони. Им обоим кажется, что если они разъединят руки – то что-то произойдет, они исчезнут – и этот страх, остаточный, после приступа – держит их вместе.
Сашу отпускают домой. Начальство настроено категорично и даёт день «на отлежаться». Они вместе идут до машины, и Витас едва сдерживается, чтобы не упасть перед Сашей на колени и не целовать его подошвы.
Саша полубог, высшее существо, кто-то недостижимый, непостигаемый – от крови на треснувших губах и родимого пятна на правом запястье до упавшего с головы волоса на куртке, до дорожной пыли на ботинках.
В машине они снова целуются. Теперь уже Саша отвечает. Он такой… настоящий. У Саши на шее бьётся жилка. Витас прихватывает её губами, застывает в священном трепете. Саша гладит его по волосам. В его пальцах столько любви! В его сердце столько света! Витас сходит с ума от счастья, от острого счастья, от осязания жизни. Жизнь вольным потоком течёт сквозь его тело. Он прикасается к вечности… Недосягаемое, недостигаемое, невероятное, необъяснимое… Са-а-а-ша! Вся тяжесть небесного свода на плечах могучих Атлантов, все морщины сто двадцати трёхлетней улясяйки из индийской деревушки близ Дхрамсалы, все слезы детей, которые падали, сделав первый в жизни шаг, все грядущие воплощения, все предвестники Нового времени: прекращение смертей, войн, голода, болезней, - любовь и терпимость – Человек будущего – Бодхисаттва Майтрея.
Они не говорят, не договариваются. Витас просто везёт его домой. К себе домой. Он больше его не отпустит. Никогда не отпустит. Начинается дождь. Редкие капли на лобовом стекле.
- Витас, я… У меня никогда не было… В этом смысле… - шепчет под ним Саша.
- Я знаю… У меня ведь… в этом смысле тоже – в первый раз… Всё хорошо. Не волнуйся, - Витас снова приникает губами к Сашиной жилке на шее. Саша на вкус такой… невероятный, трепетно нежный, с такой тонкой кожей, с длинными ресницами и длинными пальцами – такой томительно-сладкий с едва уловимой горчинкой. Витас ласкает маленькие кружочки сосков, гладит Сашины плечи, пьёт его губы, прерывистое дыхание. Саша выгибается, замирает, обхватывает Витаса крепче руками. Ему немного больно. Саша не закрывает глаза. Витас толкается внутрь его тела и не может оторваться от Сашиных глаз – в них все их прошлые жизни, проносятся одна за другой за считанные секунды. Сашины глаза смотрят в самую душу мира, в водоворот событий, смертей и рождений, рождений и перерождений, перерождений и забвения, забвения и воскрешения, воскрешения и смерти. В Сашиных глазах – болезни, смерти, войны и голод – он всё это видел сотни, тысячи, миллионы раз – миллион повторений в миллионном году. Он хотел избавить мир от страданий, но избавить мир от страданий можно только отказавшись от себя самого, от своих желаний и чувств. И каждый раз Саша начинал с себя этот путь…
* Ангулоа Кловеса (лат. Anguloa clowesii) - орхидея-тюльпан, «орхидея-люлька». Встречается в центральных и восточных районах колумбийских Анд на высоте 1500-2100 м над уровнем моря на покрытых мхами влажных камнях, обычно в тени деревьев. Цветки восковидные, их чашелистики образуют плотную люлькообразную структуру, прикрывающую все остальные части цветка снаружи. Цветок желтого цвета, имеет слабый лимонный аромат.
Саша (Catasetum*)
- Во сколько ты освобождаешься? – спрашивает Витас.
- В шесть, если не случится ничего экстраординарного, - отвечает Саша, улыбаясь.
- Я подъеду к шести, хорошо? Подожду тебя, если вдруг будешь задерживаться.
Они завтракают на кухне. На Саше рубашка Витаса, и он в ней выглядит совсем подростком. Он пьёт кофе из кружки Витаса. Ужасно хочется его целовать.
- Я люблю тебя, - мурлыкает Витас, трётся носом о Сашину щеку, целует его в висок, в скулу, поворачивает к себе Сашино лицо за подбородок – прижимается губами к губам. – Не хочу отпускать тебя. Даже на работу. Ты никак не можешь остаться?
- Витас, ну ты же знаешь, - уворачивается он.
Витас шлёт ему бесконечные нежные смски. Саша читает и улыбается и отвечает такой же милой любовной белибердой.
За обедом Саша идёт в супермаркет через дорогу, там отличная кулинария. Ему не хочется обедать в кафе. Саша стоит в кассу, перед ним два человека. Он задумчиво рассматривает стойку с жвачками-конфетами, - у него в голове одно сплошное счастливое безобразие и ни одной тягостной мысли.
- Девушка, вы стоите? – этот голос, как выстрел. Саша даже не может обернуться, чтобы посмотреть, кто нажал на курок.
Его вмиг накрывает безвоздушным колпаком. Немеют кончики пальцев. Он не взял с собой сумку. Только деньги в кармане. Он пытается успокоиться, сосредоточиться на дыхании. Ему удаётся усилием воли и мантрой. Он её повторяет пока идёт до конторы. Приступ стихает, бледнеет. Но механизм уже запущен…
Саша должен создать новую форму, новое время. Воплотиться. Но он не хотел воплощаться. Хотел просто прожить эту жизнь. Прожить в чужом теле эту чужую судьбу. Хотя бы раз – не воплощаться, не возвращаться. Остаться только человеком – на это мгновенье из восьмёрки бесконечности.
И то, что он заперт в чужом теле – это только сотая доля, это закономерность, которой он не мог избежать, в предыдущей жизни нарочно отказываясь от плоти, желая стать только духом при воплощённом теле. Нельзя покидать срединную линию, но Саша так часто это делал. К нему тянули руки те, кому он был нужен, как воздух, и он не мог их оставить.
Ведь это неважно, конечно неважно, и он никогда не расскажет Витасу, каково это – жить в женском теле, являясь мужчиной, каково это быть бесплотным, но всегда воплощаться – раз за разом, каково это любить другого мужчину, но никогда не подпускать к себе, заставлять его стонать от удовольствия, но никогда не разрешать прикасаться.
Он допустил это – Витас всецело ему подчинён, всецело его, безраздельно. Ради Саши он пойдёт на что угодно – на убийство, на преступление. Не Витас им обладал. Даже телесно. Ведь все эти роли в постели – это только условность. Нельзя это делать – владеть человеком, пусть и из острой любви, из желания жизни.
И если бы Витас мог его убить… но он не сможет, сейчас не сможет, он ещё не способен этого понять. Значит нужно самому. Начать всё сначала.
* Катазетум (лат. Catasetum) – род орхидей. Происходит из континентальных листопадных лесов тропиков американского континента и замечателен тем, что его составляют не только обоеполые (как у большинства орхидей), но и двуполые особи. Могут нести мужские, женские или иногда гермафродитные (бисексуальные) цветы в различной комбинации. Цветки мужских и женских растений настолько различаются внешне, что их довольно продолжительное время причисляли к разным видам. В условиях чрезмерной освещенности мужское растение может развивать женские цветки, а при недостаточной освещенности - более декоративные мужские цветки.
Вероятность №2
Саша (лат. Narcissus Poeticus*)
Витас опоздал. Отпустил Сашу. С болью в сердце, но отпустил. Не имел права. Теперь Саша – прекрасный Нарцисс. У него белые губы – мёртвые лепестки. Мраморная кожа и закрытые глаза. Он так невыносимо душераздирающе красив под казённой простынёй – это его подвенечное платье.
Они встретятся снова – Витас знает, но в другом времени, при других обстоятельствах, и сами они будут другими. Но когда это будет в следующий раз?
Витас склоняется. Целует сомкнутые лепестки холодных Сашиных губ.
* Нарцисс обыкновенный (лат. Narcissus Poeticus) — однодольное растение из семейства амариллисовых. Нарцис – древнее растительное божество умирающей и воскресающей природы (цветок нарцисс упоминается в мифе о похищении Персефоны; его возлагали на умерших). «…Склонилась голова Нарцисса на зеленую прибрежную траву, и мрак смерти покрыл его очи. Умер Нарцисс. Плакали в лесу младые нимфы, и плакала Эхо. Приготовили нимфы юному Нарциссу могилу, но когда пришли за его телом, то не нашли его. На том месте, где склонилась на траву голова Нарцисса, вырос белый душистый цветок — цветок смерти; Нарцисс зовут его».
Вероятность №1
Саша (лат. Vanilla planifolia*)
Кажется, Саша стал ещё тоньше, ещё прозрачнее. Его пальцы чуть ощутимо пахнут ванилью. Витас боится поднять голову и посмотреть Саше в глаза. Витас пытается понять, зачем Саша это сделал. Он держит его ладонь в люльке своих рук.
- Если хочешь – мы поедем. Как только я заберу тебя отсюда, - говорит Витас, но молчит о том, что его пугает до дрожи.
Саша мечтает повторить маршрут Че Гевары. Он должен всё это увидеть. Сантьяго, Вальпараисо, Пуно, Куско, Мачу-Пикчу, Лима, Пунта-дель-Агила, Богота, Каракас… Астма… (1)
Ничего не изменится, если бояться его потерять. Сашу невозможно остановить. Он бредит высокогорьем и Мачу-Пикчу. Он говорит: «Я должен снова это увидеть». Он уверяет, что в Андах ему станет лучше: там воздух чист и прохладен, он должен прикоснуться к корням, к древу жизни. Он хочет упасть в руки древних горных богов. Он жаждет освобождения. Только в горах восход солнца может стать чем-то непостижимым, разоблачением и нирваной одновременно, а контраст между светом и тьмой, наконец, подарит ему долгожданное умиротворение.
* Ваниль душистая (лат. Vanilla planifolia*) – Ваниль душистая – многолетняя лиана из семейства Орхидных. В кулинарии и медицине используют плод ванили - коробочку стручкообразной формы. Родина ванили Мексика, Панама и Антильские острова. У ацтеков ваниль служила ценной пряностью задолго до завоевания их территории испанцами. Позднее ацтеки платили испанцам ванилью дань. Испанцы же завезли ваниль в Европу. Ваниль является одной из самых тонких пряностей.
(1) Имеется в виду путешествие, которое Эрнесто Гевара вместе с его другом, доктором биохимии Альберто Гранадо, совершили с февраля 1952 по август 1952 года по странам Латинской Америки, побывав в Чили, Перу, Колумбии и Венесуэле. Че Гевара всю жизнь страдал бронхиальной астмой. Во время путешествия у Эрнесто случались приступы болезни. Его дневниковые заметки об этом путешествии опубликованы и называются «Дневник мотоциклиста».
Витас и Саша (Открытие океана*)
«Над морем повис четко очерченный круг полной луны, осыпающей волны серебристыми блестками. Усевшись на гребне дюны, мы смотрим на это непрестанное колыхание, и мысли у нас разные: для меня море всегда было существом, которому можно довериться, другом, который с готовностью выслушивает любой рассказ, никогда не выдавая доверенных ему тайн, товарищем, который дает лучший из советов: шум и плеск волн каждый толкует как может. Для Альберто это новое, непривычное зрелище, пробуждающее в нем странное волнение, заметное по напряженному, внимательному взгляду, которым он провожает каждую замирающую на прибрежном песке волну. В свои без малого тридцать Альберто впервые увидел Атлантический океан и в этот момент переживает важность открытия, распахивающего перед ним бесконечные пути, ведущие во все уголки земного шара. Свежий ветер говорит о близости моря, его дыхание преображает все, чего ни коснется» (1).
Саша стоит по щиколотки в воде. Сильный ветер треплет его волосы и незастёгнутую ветровку. Витас смотрит на него, на луну, на океан и чувствует кожей биение жизни, пульс океана, невыносимый восторг бытия.
Они ещё в самом начале пути…
* Открытие океана – название взято из книги Эрнесто Че Гевара «Дневник мотоциклиста».
(1) - цитата из «Дневника мотоциклиста»
сентябрь, 2011
URL записиЯ тоже отхватила себе печеньку))
Писала очень быстро. Тяжело дался этот текст. Энергозатратный. Большое спасибо Лотиониэль и Kramerita за то, что бетили прям с ходу)) Я вас люблю))
Название: Майтрея
Автор: Melina_Divine
Рейтинг: R
Размер: миди
Предупреждение: Сомнительное согласие, пара-тройка слов из ненормативной лексики
Аннотация: Человек реальный и человек из сети – насколько они отличаются? Отчего можно отказаться ради человека, которого никогда в жизни не видел? А если в жизни может быть несколько веротяностей развития событий? Какая из них настоящая? А если человек, в которого ты влюблён, множество раз воплощался? А если вы уже раньше встречались?
Майтрея
Майтрея*
Тони и Крамерите с благодарностью
Все персонажи вымышлены. Все совпадения случайны.
* Майтрея (санскр. «любящий, доброжелательный») – грядущий Учитель человечества, Бодхисаттва и Будда нового мира.
Вероятность №1
Витас (Rafflesia arnoldii*)
Саша молчит уже неделю. Восемь дней, если быть точным. Витас считает. Каждый день. Каждую минуту каждого дня. Утром и вечером проверяет почтовый ящик. Заходит на страничку ЖЖ. Свою и Сашину. Последняя Сашина запись – двухнедельной давности. Последний Сашин комментарий – восемь дней назад.
Он снова пропал. Его Саша снова пропал. Его Саша? Как грустно. Как смешно. Его Саша. Когда-нибудь он станет «его»? Каждый раз, когда Саша пропадает или, как он сам говорит: «Мне нужно время, чтобы побыть наедине с самим собой», «Мне нужно кое-что переосмыслить», Витас впадает сначала в состояние, похожее на апатию, после апатия сменяется злостью и, наконец, унынием. Сейчас распускается хищный цветок злости –массивная бордово-коричневая «трупная лилия» - Раффлезия Арнольда, источающая отвратительный запах гниющего мяса. Витасу хочется что-то разнести, сломать, наорать на Костика, пока тот не потащил его купаться.
Витас сидит неподвижно, бессмысленно глядя на испещрённый мёртвыми одинаковыми интернет-буквами экран ноутбука, боясь потревожить внутренний страшный цветок злости.
Они с Сашей только-только перешли на «ты». Когда это случилось, у Витаса от радости дрожали и улыбались губы, а пальцы ног выстукивали по полу странную чечётку. Они слишком долго держали этот формальный обязывающий тон. Было тяжело… И тут, наконец, Саша согласился перейти на другой уровень. Витас чувствовал себя так, будто Берлинская стена пала. Берлинская стена между ними, закрывающая их друг от друга почти вечность. И теперь на её останках можно было рисовать граффити, цветные картинки о мире, любви и взаимопонимании: белых голубей, комиксы про супергероев, детей, держащихся за руки, улыбающихся знаменитостей и сочных чернокожих, космические тарелки и самую известную – поцелуй Хоннекера с Брежневым.
Витас был готов рисовать, нашёл в себе палитру - разноцветное счастливое безобразие, - свинтил крышки с тюбиков. Но Саша исчез, так же внезапно, как и всегда. Обмельчало и скукожилось их новорожденное «ты», посерело синющее Ялтинское небо, обезличились теплые курортные ночи, Костик стал совсем далёким, просто мальчиком, с которым Витас спал.
Эта трещина, этот провал, глухое отчуждение. Как Витас мог позволить, чтобы это случилось? Когда был этот щелчок, который он пропустил? Когда выстрелило ружьё, которое всегда висело на стене в большой столовой? Витас был уверен, что никогда не позволит так… подчинить себя, сломать себя. Но разве Саша что-то делал намеренно? Разве Саша хотел его сломать? Саша… Саша… Что с тобой происходит? Что у тебя в голове? Почему ты молчишь?
- Опять ждёшь любовной весточки? – голос Коcтика за спиной.
Витас оборачивается, скользит взглядом по дерзкой расхристанной наготе Костика, снова утыкается в ноутбук. Молчит.
- Не надоело? – Костик зевает и потягивается.
Витас оборачивается всего на секунду, не больше, но, чёрт – как же он хорош! – его замечательный мальчик-пустышка, разгуливающий по квартире, в чём мать родила, размашисто шлёпая по полу голыми ступнями, вырисовывая изумительными ягодицами варварские неупорядоченные линии – наскальные рисунки в стотысячелетних пещерах. Витас не любит его. Он окончательно это понял, когда появился Саша. Он хочет его, и, порой, ему бывает Костика жалко. Но ведь Костик?.. Костик тоже его не любит. Костику нравится их секс, нравится, что Витас такой обстоятельный, солидный, взрослый, нравится от него зависеть, и да, временами Костику его тоже бывает жалко.
- Сколько времени?
- Почти половина двенадцатого, - отвечает, посмотрев в правый угол экрана, Витас.
- Ммм. Ты завтракал?
- Нет ещё.
- Конечно, всё это время дрочил на Сашины записульки… Можешь воспроизвести? Ты наверняка уже выучил их наизусть.
- Пошёл на хер.
- Сам пошёл… Я буду варить себе кофе. Ты будешь?
- Нет… Не хочется.
- Ты больной, Вит, больной, понимаешь? Тебе лечиться надо. И поскорее. Ты затрахал уже со своим Сашей.
- Не лезь. Тебе всё равно до этого нет дела.
- Конечно, нет. А ты хотел бы, чтобы я резал себе вены?
- Заткнись. Тошно. Иди, вари свой кофе. И отстань от меня.
- Придурок.
Витас выходит на балкон, закуривает. Голова тяжёлая, мутная, совершенно не способная соображать. Через минуту-две за ним выходит Костик. По-прежнему голый, провоцирующий. Он прижимается к спине Витаса, несколько раз целует его шею сзади. Из соседней девятиэтажки открывается отличный вид на них двоих – одетого мрачного Витаса и нагого беспечного Костика за его спиной.
- Я всё-таки сварил тебе кофе… Слышишь?
- Спасибо.
- Ммм… Пойдём?
- Сейчас.
Костик умеет варить кофе – этого не отнять. В настоящей медной джезве с выбитым рисунком – джезва была уникальной в своём роде, они привезли её из Турции в прошлом году. Когда Витас смотрит на неё, не может отделаться от ощущения, что эта медная посудина – единственное, что хранит воспоминание об их призрачном счастье, о счастье, которое они придумали себе сами, и верили в него те знойные две недели на берегу Средиземного моря.
Сейчас была Ялта и почти полтора года отношений. Они никогда не жили вместе. Костик жил с матерью в Подмосковье, Витас – почти в центре Москвы, в районе Сокольников. Раз или два в неделю Костик оставался ночевать у Витаса. Зачастую они проводили выходные вместе. От коротких встреч и расставаний секс только выигрывал – не терял юношеской упругости, сферической целостности, ощущения обжигающего песка под босыми ногами. Они оба – и Витас и Костик – знают: у них нет будущего, но что-то, помимо зова плоти, крепко привязывает их друг другу, держит раскалёнными оковами, оставляет на щиколотках рваные розово-белые ожоги. Они похожи на тонущих, хватающихся за один обломок, за кусок дерева посреди океана, который может выдержать лишь одного.
На завтрак кофе с бутербродами. Ноги Костика под столом дразнят Витаса – ступни поглаживают его пальцы, ямки между пальцами, щекочут голени.
- Перестань, - улыбается Витас. – Не наигрался?
Костик задирает правый уголок рта: «Неа».
- Я хочу посмотреть отснятые кадры, - поднимается из-за стола Витас.
- Это не может подождать?
- Боюсь, что нет.
Вчера удалось ухватить несколько хороших кадров. Витас уверен, что сможет выбрать две-три стоящие фотографии - такие, какие могли бы понравиться Саше, такие, которые он смог бы похвалить, ну или хотя бы сказать, что они неплохи. Конечно, Витасу далеко до Саши, - у того чутьё, врождённое видение момента – механизм, работающий без осечек, без сбоев, дар – в этом Витас уверен. Несомненно, дар. И так хочется стать ближе к Саше, на один-два кадра ближе. Это всё, что Витас может сделать, чтобы сократить дистанцию, сейчас, когда Саша не отвечает, не появляется в сети. Витас не может приблизиться к нему иным образом, как бесконечно фотографируя – на пляже, в городе, в кафе, в магазинах, на набережных – детей, стариков, странноватых подростков, влюблённые пары – мороженое, солнце, песок, облупленные стены, магнолии, глицинии и пальмы, море, конечно море – он стремится оставить на снимках то, что видит – дуновение ветра, движения волн, смех, голоса, прикосновения, объятия.
Витас хмурится, отсматривая то, что получилось. Всё не то, не то! Саше не понравится. Даже если он скажет, что хорошо, это будет неправдой. Да почему же у него руки растут не из того места?
Костик сидит на диване с широко расставленными ногами – сытый, немного напряжённый, но, в общем, довольный. Он лениво нажимает на кнопки телевизионного пульта, не задерживаясь на одном канале более десяти секунд. И он по-прежнему не одет. Иногда эксгибиционизм Костика Витаса раздражает. Но не сейчас. Сейчас в Костике что-то такое разморённо-сонное, тёплое и возбуждающее, что Витас не сердится. Даже из-за того, что из-за него может работать с фотографиями.
Костик откидывает пульт, проводит по внутренней стороне бёдер, обхватывает ладонью член – всё это выглядит до умопомрачения естественно, как будто так и должно быть – кофе-завтрак-пульт-телевизор-маленькая славная мастурбация. Костина рука двигается вверх-вниз, и он с шумом втягивает в себя воздух, мышцы на ногах, на животе, на груди сладко натягиваются, а его глаза, глаза, прикрытые веками – что-то такое невозможно невинное, прекрасное – глазные яблоки, дрожащие под тонкой кожей – вот, что самое возбуждающее в спонтанном Костином акте самоудовлетворения.
«Ёб твою мать», - ругается про себя Витас, отрываясь от ноутбука, отправляясь в незапланированное сексуальное путешествие. Костик притягивает к себе голову Витаса, терзает его затылок, - губы у Костика полные, налитые, мягкие. Губы и его стоны. Иногда Витас думает, что любит его за эти губы, за эти поцелуи, за эти стоны. Когда Витас двигается внутри Костиного тела – очень быстро, жёстко, не сбавляя темпа, на пределе до самого оргазма – Костик обожает убойный темп; Костик кричит, рычит, смеётся – в такие моменты Витас обманывается, что любит его, обманывается, что они вместе ещё и из-за этой странной любви, вырывающейся наружу только через плоть, через радость удовлетворённой и удовлетворяющей плоти.
Ладонь Витаса сменяет Костину на его члене, Костина ладонь ложится на ширинку Витаса. Это так чертовски правильно! И просто, как всё гениальное – просто. Без подтекстов, без намёков, без ломаний. У них так всегда. Очень просто, очень без подтекста и, наверное, от этого – всегда охуительно горячо.
- Давай, Вит… Ну, - Костик цедит сквозь зубы.
Витаса не нужно уговаривать – пара секунд и ноги Костика у него на плечах, ещё несколько – и он внутри его тела – они трахаются, как животные, как макаки. Витас читал где-то – у макак бывает однополый секс – это акт подчинения одного самца другому, когда один сильнее, а другой слабее, когда один проигрывает в битве за самку, место вожака или за территорию. Витас думает, как эти обезьяны, должно быть, визжат, когда спариваются.
Когда всё заканчивается, Витас падает на диван рядом с блаженно улыбающимся, тяжело дышащим Костиком.
- Вит? Пойдём купаться.
* Раффлезия Арнольда (лат. Rafflesia arnoldii) — вид растений-паразитов из рода Раффлезия (Rafflesia) семейства Раффлезиевые (Rafflesiaceae). Цветки Раффлезии Арнольда обоеполые, имеют красновато-коричневую окраску, они достаточно массивные и имеют специфический аромат (гниющего мяса), привлекающий насекомых (основные опылители — лесные мухи). Созревание бутона длится в течение нескольких месяцев, в то же время цветение продолжается несколько дней.
Саша (Nelumbo nucifera*)
«Ом мани падме хум – О! Драгоценность в цветке лотоса!» – это было первое, что вспыхнуло в голове у Витаса, когда он полгода назад по ссылке вышел на Сашины фотографии на крупном интернет-ресурсе.
Витасу казалось, он в жизни не ощущал ничего подобного. Сашины работы – это было что-то новое, совершенно невысказываемое словами, слишком живое, слишком трепетное, слишком объемное и мимолетное – секунды из разных уголков мира, ставшие чем-то большим, чем секундами, мгновения, каждое из которых читалось как рассказ. Китай, Вьетнам, Индия, Шри-Ланка, Камбожда, Непал, Дальний Восток, Карелия, Урал, Монголия. Саша не снимал достопримечательности, не занимался вечными мёртвыми истуканами - ему были интересны люди. Он вытаскивал из них эмоции, всю их жизнь, жизнь каждого, как на ладони – одним кадром. Как ему это удавалось?
Кхмерские дети – серьезные, чернявые, голенькие, с круглыми ноздрями вздёрнутых носиков, несущие на плечах крест отцов, историю своей страны в пристальных взглядах недетских глаз; тямские женщины – на лицах которых морщины – это многочисленные роды, руки – это тяжёлая каждодневная работа, улыбки – покорность и слабый внутренний свет; полнокровие жизни – наполовину беззубый юный погонщик, моющий буйволов в Священной реке, отрешение – молитва в высушенных телах индийских йогов и отшельников, горе – сын, спускающий останки матери в мутные воды Ганга; монголы-кочевники – широкоскулые обветренные лица, лица свободы и вечности, глаза-щёлочки – запах степи, ковыля и кумыса.
В каждом лице, в каждой фотографии Витас видел Сашу. Его смеющиеся и печальные глаза. Глаза, всматривающиеся в душу мира, в водоворот событий, смертей и рождений, рождений и перерождений, перерождений и забвения, забвения и воскрешения, воскрешения и смерти.
Как Сашу могли не заметить? Почему его работы выложены на интернет-ресурсе, коих сотни, тысячи? Потерялись среди лавины пошлости и лжи?
Первое отправленное Саше сообщение, было неуклюжим, странным, корявым. Витас признавался в любви к Сашиным работам, не мог подобрать нужных слов. Это было слишком сложно. Он не знал, чем закончить, написал первое, что пришло в голову, как только он открыл Сашину страничку, первое, что показалось очевидным – его никнейм «Dean»: «Вам нравится Джеймс Дин?».
Ответ пришёл не сразу, через несколько дней: «Здравствуйте! Очень приятно, что вы заметили мои работы. Спасибо большое. Но они не настолько хороши, как вам кажется. Вы сильно преувеличиваете. Я просто не могу не снимать. Да, мне нравится Джеймс Дин. Вы тоже его любите? Какой фильм любимый? «К Востоку от Рая»?» А что с вашим ником? Что он означает?»
«Ничего особенного : ) Просто первые буквы имени и фамилии – VZ – Витаутас Жемайтис».
«Вы из Литвы?»
«Давно живу в Москве. Отучился в Тимирязевке и остался. Родители работали в Москве. Вышли на пенсию и вернулись в Литву».
«Я из Нижнего».
«Саша, может быть, у вас есть ЖЖ?»
«Значит, Витас? «Преследующий людей». Вы, правда, такой?»
«Саша, вы большой путешественник, как я посмотрю : ) А вы путешествуете по человеческим душам?»
«Хочу успеть побывать там, где мне необходимо оказаться».
Это «успеть» насторожило Витаса. Как это нужно было интерпретировать? Как будто у Саши заканчивалось время, как будто он спешил жить, должен был увидеть всё задуманное, пока…
Витас увяз в Сашином ЖЖ – всерьёз и надолго. А в нём не только фотографии. Там Сашины мысли, Сашин голос. Саша пишет о том, где побывал, но это не просто заметки туриста. Ничего подобного. Палитра ощущений. Он на всё смотрит внутренним зрением. Он знает историю каждого лица, которое попало в его объектив. Это короткие рассказы. Одна человеческая жизнь в нескольких абзацах. Иногда Саша пишет про любимые книги и фильмы, иногда встречаются зарисовки, которые Витас называет «заметки Сашиного тела». Каждая такая зарисовка о мужчине, о случайном или не случайном мужчине. Сколько их было в Сашиной жизни?
Они общаются длиннющими письмами, никаких «асек» и «скайпов». И Витас ждёт каждого письма с нетерпением, несколько раз на дню проверяет имейл.
Витас показывает Саше свои фотографии – «Вы похожи на Пола Беттани, знаете? Очень его люблю. Отличный актёр». Витас высокий, веснушчатый, сухощавый, сутуловатый, светловолосый. У Витаса голубые прозрачные глаза и рыжеватая щетина. Сашина внешность так и осталась загадкой: «Как я выгляжу? Витас, уверен, я вам категорически не понравлюсь. Не будем об этом».
Они общаются чуть больше месяца, и Саша уже всё знает о Витасе, но Витас о нём – ровным счётом ничего. Саша знает о Костике, знает о том, что у Витаса небольшая контора, занимающаяся ландшафтным дизайном, знает, что Витас любит, чего не выносит, знает все его слабости. Впрочем, Витас мог бы и не рассказывать, - Саша всё равно знал бы.
О Саше же только отрывочные сведения: младшая сестра, в которой он души не чает, работа в инвестиционной компании – «дочке» известного нефтяного гиганта – Саша занимается размещением евробондов. Вроде бы Саша живёт один. По крайней мере, он никогда не говорит о каких-либо отношениях, а Витас не спрашивает. Он не может избавиться от непонятно откуда взявшегося страха, что Саша уйдёт из его жизни, не будет больше писем от Александра Самойленко в окошке «от кого», не будет больше Сашиной едва уловимой улыбки в ровных одинаковых строчках. Саша слишком быстро становится значимым, слишком быстро – необходимым. Витас почти сразу начинает называть его про себя «мой Саша». Пусть это иллюзия, темница из сахарного печенья, но он «его Саша», пусть и в мыслях – и Витас предпочитает не задавать личных вопросов.
* Лотос орехоносный (лат. Nelumbo nucifera) — вид многолетних травянистых земноводных растений из рода Лотос семейства Лотосовые. Вид занесён в Красную Книгу. В буддизме лотос служит традиционным символом чистоты. Лотос рождается в мутной болотной воде, однако появляется на свет незапятнанным и чистым. Подобно этому «существа, рожденные в одном из миров сансары, но искренне практикующие учение Будды, способны со временем избавиться от омрачений».
Костя (Aquilegia vulgaris*)
Костя хотел песка и моря. Витас предлагал поехать к нему на родину, заодно проведать родителей. Пожалуйста, только выбирай – Паланга, Бирштонас, Неринга. Но Костик сказал: «Ялта. Хочу в Ялту». И вот – это была Ялта. Пафосная, шумная, претенциозная Ялта.
Почти каждый вечер Костик тянет Витаса в клуб, а каждый день, просыпаясь около полудня, позавтракав – тащит на пляж. Витас хочет домой. Он чувствует себя морально истощенным таким отдыхом. Целая неразлучная неделя с Костиком – для него это испытание.
- Пошли купаться. Сколько ты будешь копаться? – Костик натягивает плавки на упругую задницу.
- Сейчас. Секунду… Собери пока полотенца, трусы на смену… Матрас не забудь! Пожрать тоже чего-нибудь возьми!
От Саши ни строчки одиннадцатый день. Витас последний раз обновляет страницу… Чудо! Свершилось! Одно новое письмо! От Саши!
У Витаса начинают дрожать руки, и этого нельзя не заметить.
«Здравствуй, Витас!
Прости, что так долго не писал. Не было ни моральных сил, ни физических. Много работы. Подкрадывается сезонная хандра. Шесть дней с мигренью…»
Витас закуривает, пальцы барабанят по столу. «В шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них».
- Вит! Какого хрена ты ещё не готов?! Ты, что, не пойдёшь?!
- Сейчас… Подожди… Мне нужно ответить…
Витас похож на одержимого, на религиозного фанатика, которому показали священный ларец с мощами – и он готов за эту шутовскую коробочку идти Крестовым походом на неверных, горя праведным гневом.
- Опять?! Ты мудак?! Да пошёл ты на хуй! Я один пойду!
Входная дверь хлопает.
«… Да, ты прав, это очень сложно. Вот так – набраться смелости и расставить все точки над «и».
Устал отдыхать? Серьёзно? Хотел бы я сбежать хотя бы на пару дней на море…
Мне кажется, не стоит говорить об этом, но и не хочется скрывать. Я тоже скучал. Последние дни мне тебя как-то особенно не хватает. Я думаю, что ты делаешь, что у вас с Костей на обед, вижу, как вы сидите под зонтиком уличного кафе. Море сине-голубое. Очень красивое. Дышит. Видел?..
Костику привет. Хотя, наверное, он не очень хочет «моего привета». Я не собираюсь тебя у него отнимать. Это всё игра воображения. Наши образы, Витас. Нереальности. Параллельные миры. Далёкие Вселенные…
Крепко жму твою руку.
Саша».
Витас перечитывает Сашино письмо несколько раз, строчка за строчкой, пока буквы не заканчиваются. В горле сухая тоска, на языке полынная горечь. Витас думает, что не переживёт ещё одного дня в Ялте. Он думает напиться или проглотить снотворного, чтобы отключиться и проспать остаток дня. Витас выбирает снотворное.
Он просыпается глубокой ночью, садится на кровати, трёт лицо. Странно, что Костика нет. Неужели он так и не возвращался? Витас поднимается и включает ноутбук. Пока он загружается, идёт на кухню, вытаскивает из холодильника пакет молока, жадно пьёт прямо из пакета, вытирает рот тыльной стороной ладони. Он так ничего и не ответил Саше.
Неужели они никогда не встретятся?
Иногда Витас плохо понимает то, что Саша пишет. Бывают письма – сплошной поток сознания. Витас не может найти начала и конца. Не может отделить одну Сашину мысль от другой. Бывает, они громоздятся друг на друга, создают некий первичный хаос, притягательную неупорядоченность. Такие письма Витас понимает на уровне подсознания и любит не меньше «простых» Сашиных писем… Сегодня было «простое» письмо. Чудесное.
Костя возвращается под утро, когда на улице гасят фонари. Витас слышит, как в прихожей он скидывает сандалии, как идёт к нему на кухню.
Витас ничего не говорит, не спрашивает. Он просто ждёт. Он просто расстроен. Вся эта круговерть с Костиком. Их непонятные дурацкие отношения – уступки желаниям тела. Костик помят и нетрезв. Он открывает холодильник и пьёт из того же пакета молока. От него пахнет другим мужчиной. Этот запах такой крепкий, такой ощутимый, что у Витаса от него начинает ломить виски.
- Иди спать, - бросает он.
- Пшёл на хуй. Сам разберусь…
Витас вскакивает. Набрасывается на Костика так стремительно, что тот ничего не успевает сообразить, не успевает оттолкнуть. Витас обездвиживает его удавкой правого локтя. Костик вцепляется в схватившую руку, открывает рот, словно рыба. Его лицо краснеет.
- Весело было?! Отвечай! Весело?!
Костик не может ответить – Витас это знает. Он может только хрипеть. Витас просовывает руку под пояс Костиных джинсов, больно сжимает ягодицу.
- Как он тебя трахал?! Ну?!
Костик со всей дури давит Витасу на ногу. Ему удаётся избавиться от захвата. Он пытается убежать, но лишь задевает стул. Витас опрокидывает Костика на пол. Они ожесточенно возятся, прерывисто дыша, ненавидя друг друга, молотя руками без разбора – по лицам, плечам, предплечьям, спинам. У Костика появляется под носом кровь. У Витаса мутится в голове. То ли от вида крови, то ли от избытка адреналина в собственной, то ли от запаха чужого мужчины, который надо устранить, перекрыть, уничтожить признаки другого самца. Витас переворачивает Костика на живот – не без протеста, заламывая руки.
- Заткнись, - повторяет Витас. - Заткнись.
У Костика в кармане «походный» тюбик со смазкой. Какой предусмотрительный мальчик!
С каждый толчком, с каждым Костиным хрипом и стоном – запах измены бледнеет, другой мужчина уходит, спрятав лицо в высокий кожаный воротник, злость остывает, ненависть исчезает. С оргазмом приходит облегчение, следом за ним – безразличие. Тёплые воды опустошения, бесчувствия.
Витас сползает с Костиного тела, ложится рядом на спину, глядит в потолок. Костик протягивает руку, дотрагивается до щеки Витаса. Витас откидывает Костину руку. Он закрывает глаза и пытается представить, как Саша шесть дней создавал небо и землю, море и все, что в них…
* Водосбор обыкновенный, или Аквилегия обыкновенная (лат. Aquilegia vulgaris) — многолетнее растение, вид рода Водосбор (Aquilegia) семейства Лютиковые (Ranunculaceae). Американцы называют этот цветок голубкой Колумбиной и считают его символом супружеской измены. В 17 веке цветок рассматривали в контексте любовного соблазна, домогательства, измены. В средневековье цветы аквилегий преподносили только женщинам свободного нрава. Если водосбор был подарен мужчине – это означало, что он «рогоносец».
Вероятность №2
Костя (Hyacinthus orientalis*)
- Эй, парень! Куда?! Ты же на ногах еле держишься! – кто-то кричит Косте вслед.
- Пшёл на хуй, пшёл на хуй, - бормочет он сбивчиво, неверной походкой приближаясь к кромке воды. – Со своим Сашей…
В Костином теле плещется полбутылки водки. У самых ног шумит море.
Костик скидывает с себя шорты и шлёпанцы.
- Ууу! – кричит он, бросаясь в тёплую воду.
Костя медленно плывёт, временами отплёвываясь, ему хочется петь, но в пьяной голове вертится только «Мадам Брошкина». Он ненавидит эту глупую песню, но ничего не может с собой поделать.
- А я такая, вся такая-растакая, но мой поезд ушёл, - бормочет Костя, с каждый гребком удаляясь всё дальше от берега.
Море бирюзовое и очень тёплое. Про такое обычно говорят: «как парное молоко». Костя чувствует себя довольным и уставшим. Усталость такая хорошая, умиротворяющая. Костя переворачивается на спину. Ему всегда было интересно, сколько можно без движения пролежать в воде? Все знают, что вода держит. Вода – это жизнь. В море невозможно потеряться. В море нельзя исчезнуть бесследно.
Море соединяется с небом, и всё вокруг становится голубым-голубым, невесомым и прозрачным. Если Костя долго смотрит в глаза Витаса, то всё вокруг становится голубым-голубым, невесомым и прозрачным…
Костино тело вытаскивают из воды только на следующее утро, когда море прибивает его к берегу в нескольких километрах от того места, где он утонул.
* Гиацинт восточный (лат. Hyacinthus orientalis) — вид луковичных растений рода Гиацинт (Hyacinthus) семейства Спаржевые (Asparagaceae). У древних греков гиацинт считался цветком мертвых, символом горя, бедствий и печали. Гиацинт — юноша необычайной красоты, был возлюбленным Аполлона. Когда Аполлон обучал его метанию диска, также влюбленный в него бог ветра (в разных версиях мифа Зефир или Борей) из ревности направил брошенный Аполлоном диск в голову Гиацинта. Юноша умер, и тогда Аполлон из его крови сотворил цветок.
Вероятность №1
Витас (Anemone*)
Они ещё не добрались из аэропорта домой, а Костика уже начало лихорадить. Чёрт его знает – какой-то особенный Ялтинский грипп. Ломота в мышцах до скулёжа и температура до сворачивания белков в кровяных тельцах. Костик разламывается и матерится, матерится и хочет ласки. Хочет быть мальчишкой, которому из-за болезни не надо идти в школу. Костино лицо пылает, а тело мучается в испарине в зените удушливого московского лета.
Витас варит куриный бульон. Витас кормит больного мальчика. Витас сидит рядом. Витас гладит руки. Витас читает вслух глупые статейки из глянцевого мужского журнала. Витас выглядит виноватым и немного беспомощным. Ещё одну неделю с Костиком он боится не выдержать. Вторую подряд неделю.
Высокая температура держится третьи сутки, и Витас решает связаться с Костиной матерью. Разговаривать с Анной Ивановной он может только в экстренных случаях. В этот раз случай кажется ему экстренным. Нужно ли говорить, что Костина мать педиатр? Нужно ли говорить, что в то время, когда её сын мечется в горячке, она проводит выходные на даче с любовником? Нужно ли говорить, что любовник практически ровесник её сына?
- Димедрол с анальгином. Костик знает. Витас, вы сможете сделать укол? Уже пробовали? Сто миллиграмм нимесулида перорально. Помогает лучше всяких уколов. Что, простите? Звоните завтра, если температура не спадёт. И вам спокойной ночи.
Хотелось бы Витасу иметь такую выдержку. Такой Тэтчеровский характер.
Слава богу, Косте становится лучше. Витас уходит курить на кухню. Три дня он думал о Костике. Три дня он его почти любил. Это были дни нежности и заботы. Но теперь он хочет снова думать о Саше. И хочет быстрее сдать выздоравливающего Костика матери на поруки.
Витасу нужно пространство, одиночество, особое состояние, чтобы думать о Саше, чтобы чувствовать его где-то рядом.
Ночью Саша приходит к нему. Тонкий невысокий юноша, из тех, что не имеют возраста – им может быть одновременно шестнадцать и тридцать пять. Они андрогинны и бестелесны. Они воплощают в себе сущность, идею, поэтому неподвластны времени и старению. У них непременно тёмные волосы и очень светлая кожа. Они движутся в людском потоке в мерцающем световом коконе. На них нельзя смотреть, как на простых смертных, с ними нельзя заговаривать ни на одном из известных языков.
Саша стоит на перроне, и люди обтекают его справа и слева, не касаясь, не задевая, как будто, и правда, Саша находится в световом коконе. Саша чем-то расстроен. Его брови сходятся к переносице. Он всматривается в электронное табло отправлений поездов и не может найти свой. Витас чувствует Сашину растерянность. Невыносимо хочется подойти к нему, коснуться его плеча, прильнуть к лепесткам полураскрытых губ. Витас не может приблизиться. Как будто между ними дрожит силовое поле. Витас протягивает руки, и его отбрасывает назад. Снова и снова. Они слишком далеки друг от друга.
На шестой день болезни Костик отправляется к матери. Он ещё вовсю сопливый и хриплый, но уже сам хочет ехать, чувствует, что что-то давит, что им надо разлететься по разным вселенным. В тёмной прихожей они с Витасом обнимаются. Слишком крепко для этого мира. Они отрываются друг от друга, теряют очевидные связи и даже те немногие неясные мотивы, что держат их вместе полтора года.
Костик замирает на мгновение, спрятав лицо у Витаса на плече.
- Ладно, - говорит он. – Пора. Я позвоню.
- Может быть, всё-таки, тебя подвезти?
- Не надо. Я сам. Зайду ещё в МТС, и в аптеку надо. Нос не дышит.
Витас целует его в щеку и потом в лоб, как будто прощая.
- Пока.
Незаметно наступает осень. Ещё вчера жарило солнце – днём воздух казался раскалённым и душным, а сегодня – внезапно – осень: холодные ночи, дожди и мёртвые листья, машины гонят по мокрым дорогам, не сбавляя скорости, в городе темно, в квартире сыро и одиноко, духи чуть слышно ступают по ламинату и по коврам совсем уж бесшумно, духи – горечь закончившихся отношений, страх и трепет – перед грядущими.
Костик звонит, но всё без толку – мобильник Витаса отключен, рабочий берёт секретарша и говорит: «Он на объекте», дома автоответчик: «Вы позвонили Витасу Жемайтису. По всей вероятности, меня сейчас нет дома. Оставьте сообщение после сигнала».
Костик всё понял ещё в Ялте. Дурак бы не понял. Но обида такая жгучая, такая требовательная, такой вульгарная и громкая, что её надо выплеснуть, выкричать, отдать Витасу – хотя бы половину, за полтора года вместе – законную его половину.
- Подожди! Костя?! Куда?! К нему нельзя!.. Витас!
Лида, секретарша Витаса, немного испугана. Витас просил не пускать Костика, пусть даже тот приедет к конторе на бронетранспортёре. Теперь Витас будет сердиться неделю…
- Почему ты так со мной поступаешь? Ты, правда, думаешь, так будет лучше?
Костик не кричит, только голос срывается.
- Ладно, между нами не было чего-то такого большого и светлого. Но разве ты этого хотел? Вит? Скажи мне. Это же трусость. Слышишь? Уйти молча… Как будто ничего не было…
Костик ищет глазами поддержки, ему нужна точка опоры, хотя бы одна, чтобы чувствовать себя правым.
- Вит! – глас вопиющего.
Костик рывком избавляется от футболки и хлопкового джемпера. Его руки и плечи и сильный напряжённый живот дрожат – он отвергнут. Он похож на девственную весталку, внезапно охваченную огнём страсти. Он забыт на заброшенном полустанке, где поезда не останавливаются. Он делает несколько шагов к Витасу, и его раскрытая ладонь шарит впереди него немым упрёком, неозвученным воплем.
- Вит, - тихо говорит он, касаясь его щеки. Она всё такая же гладкая, чуть загорелая и, как будто, уже чужая.
Витас внезапно подаётся вперёд, поднимается с кресла, сминает лицо Костика крепкими безжалостными пальцами, берёт ртом его согласные губы. Иуда. Поцелуй длится вечность.
- Уходи, - бросает он, оттолкнув от себя Костика. – Уходи.
* Ветреница, или Анемон (лат. Anemone) — род многолетних травянистых растений, включающий в себя около 120 видов цветковых в семействе Лютиковые (Ranunculaceae). Анемон на языке цветов означает - расставание, отречение, болезнь.
Вероятность №2
Витас (Papaver somniferum*)
- Ты даже ни разу его не видел! – кричит Костик. – Ты не знаешь, кто он! Может быть, этого твоего Саши вообще не существует!.. А может быть, это твои глюки? Вит? Ты серьёзно? Ты думаешь, у тебя с ним что-то получится? С человеком, которого ты не знаешь и не видел никогда в жизни? Который не выходит на связь неделями? Ты не думал, что он шизофреник – этот твой Саша? Или кто-то, кто тебя знает и просто так развлекается? Играет с тобой? А ты ведёшься… как баран на верёвке. Может быть, это какой-то жирный лысый шестидесятилетний мужик? Ты не думал об этом?
Костик поджидал его около квартиры – какой-то обречённо-отчаянный, потерянный. Витас лишь смерил его взглядом. Не хотел пускать в квартиру. Пусть он всё выскажет и уйдёт. Уйдёт, наконец. Невозможно это терпеть, невозможно видеть его беспомощным, унижающимся, хватающимся за призрачный обломок в неласковом море.
- Пусть будет каким угодно, - говорит Витас, едва разжав зубы. – Он мне нужен любым, понимаешь? Костя хватит. Это превратилось в какую-то трагикомедию, в дешёвый фарс. Я не хочу видеть тебя таким…
- Каким, Вит, каким? Раньше я тоже был нужен тебе любым…
- Жалким, - говорит Витас и сбрасывает с себя Костину руку, пытается пройти к двери.
Костик толкает Витаса в грудь. Наверное, машинально, не совсем осознанно, но и от обиды, от жгучей обиды. Просто толкает, но получается слишком сильно. Витас оступается и летит вниз по ступенькам. Секунда растягивается длинными плывущими кадрами: сначала Витас головой и плечом ударяется о перила, потом его откидывает назад, - он бьётся спиной и затылком, его руки на мгновение неуклюже взлетают в воздух и потом падают по бокам от тела, как неживые скрученные тряпки. Под его головой расцветают алые маки.
* Мак опийный, или Мак снотворный (лат. Papaver somniferum) — однолетнее травянистое растение, вид рода Мак (Papaver) семейства Маковые (Papaveraceae). В мифопоэтической традиции мак связан со сном и смертью. Происхождение мака связывается в мифах и фольклоре с кровью убитого человека. В Греции мак посвящали нескольким богам. Гипнос — бог сна и его родной брат Танотос — бог смерти изображались с венками из цветков мака.
Вероятность №1
Витас (Dicentra*)
Двадцать два дня отчаяния, двадцать два дня молчания, двадцать два дня надежды. Ни строчки от Саши.
Витас шлёт письма в призрачную паутину.
«Что-то случилось? Саша?»
«Наверное, это ужасно глупо, переживать за человека, которого ты ни разу в жизни не видел».
«Дай знать, что с тобой всё в порядке».
Можно влюбиться в восемнадцать, в двадцать пять, в тридцать, но не на пороге сорокалетия. Чувствовать себя зависимым, слишком уязвимым, не желать общаться ни с кем, кроме одного человека, ждать только его одобрения, только его слова, как единственно правильного, единственно ценного, единственно существующего. Сашино слово – и Витас сделает, что угодно. Сашино слово – и он переступит через собственное, культивируемое, удобряемое, любовно взращиваемое годами «я», оставит на голой холодной земле и пойдёт вслед за светом, за мерцающим коконом, за ним, ещё нерождённым, ещё предстоящим – до самого края внешнего мира, до крутого обрыва, до горизонта событий, где кончается время.
Витас лежит ночами без сна и видит, как на поверхность огромного вселенского океана всплывают погибшие миры, как чайки кружатся над волнами и высматривают странную добычу, как всходят и закатываются многоликие цветные солнца, как рушатся огромные мосты – связи между реальностями, как замерзает и разлетается колючими осколками воздух.
Саша не принадлежит этому миру и этому времени, и времени и миру вообще. Он где-то в недосягаемости, вне сознания и подсознания, вне осмысления. Его можно только почувствовать, его можно познать через самого себя, через отрешение от себя прошлого…
Наконец:
«Прости, что заставил тебя волноваться. Задыхаюсь без воздуха, Витас. Не хотел, чтобы ты об этом знал. Когда ты один – так легче справляться. Кажется, что всё идёт, как надо, что ты на правильном пути…
Я не хотел нашей связи, такой, что вышла удавкой и для тебя и для меня. Мы всегда в ответе за тех, кого приручили, помнишь?..
Жизнь быстротечна и почти абсурдна, а потом – следующая, отличающаяся лишь одним-двумя кадрами от предыдущей. Я должен пройти это сам до конца, а это большая и длинная дорога, слишком длинная, чтобы брать попутчиков. Надеюсь, ты меня понимаешь?..
Дурная усталость, Витас. Размещали бонды. Шквал работы. Усталость размывает очертания. Всё становится каким-то мутным, вряд ли настоящим…
Мне бы немного синего неба, немного пряного солнца, глотками бы воздух. А у меня на груди жаба и дышать невозможно. А мне так хочется быть кайманом в холодной воде…
Тишины и покоя. Не надо эмоций сейчас. Пожалуйста, Витас…
Всё наладится. Не стоит обо мне беспокоиться».
«Саша, миленький, что с тобой? Чем я могу помочь? Я пребываю в полном бессилии из-за того, что мы так далеко друг от друга. Зачем эти игры в «кошки-мышки»? Может быть, хватит играть? Для меня это серьёзно, знаешь?..
Так не может больше продолжаться. Я наступаю – ты ускользаешь. Нам надо встретиться…»
«Витас, мы уже встречались. Мы встречались не раз. Ты этого не помнишь. Не можешь помнить. Если только памятью тела. Внутренним чувством. А я помню. Каждую нашу встречу. Каким ты был, что на тебе было надето и как ты пах. Я помню твои руки. Ощущения нельзя забыть. Они вырезаются зазубренным лезвием. Прямо на коже. Это больно, поверь мне. Не нужно. Теперь – не нужно…
Но это всё неважно. Оставим. Ничего хорошего из «нас» не вышло и не выйдет сейчас. Не надо повторений. Они лишь отдаляют неизбежное. Пора стать свободными».
«Саша, чёрт бы тебя побрал! О чём ты?! Что происходит?! Я понимаю тебя только каким-то шестым чувством. Хватит, Саша, пожалуйста!..
Ты можешь прятаться, сколько угодно. Я найду тебя, слышишь? Саша?..
Я клянусь. Не смейся. Это совершенно серьёзно. Если хочешь, - думай, что это угроза. Я найду тебя, где угодно. Достану на земле и под землей. Потому что ты мне нужен. Я тебя вижу. Я тебя чувствую каждую секунду каждого дня».
«Витас, этого не нужно. Не вынуждайте меня говорить. Давайте останемся друзьями. Я ценю наше общение. Я не хочу его терять, но, если вы будете настаивать…
Я тоже могу быть жестоким. Вы думаете, что воспринимаете меня правильно? Вы уверены, что знаете меня?..
Не нужно всё портить. Рассчитываю на ваше благоразумие».
«Не смей, слышишь? Не смей мне снова «выкать»! Меня это убивает! Зачем ты это делаешь? Мне неважно, какой ты: толстый, одноногий, одноглазый, лысый, некрасивый, больной, горбатый. Саша, пойми же! Я всё равно найду тебя! Теперь это только дело времени».
«Что ж, вы не оставляете мне выбора, Витас…»
Эти буквы на экране ноутбука, эта Сашина ложь – въелась, растерзала сердце, всю душу вынула. Ужасная душная злоба. Витас чувствует, что задыхается, ему не хватает воздуха, как будто спазм в лёгких, и он слишком часто глотает воздух и не может надышаться. Он хватает ноутбук и со всего размаху кидает о стену, потом фигуркой аборигена из красного дерева разбивает телевизор, в приступе неконтролируемого безумия сметает с полок всё, что на них лежит, вдребезги разлетаются стеклянные дверцы книжных шкафчиков, Витас разбивает старинные, ещё дедовы часы, ломает низкий журнальный столик.
В какой-то момент, когда он вдруг перестаёт ненавидеть себя и Сашу, он останавливается и взирает на дела рук своих. Хаос и разрушение – вместо покоя и любви. Витас опустошён, изгнан из мнимого рая. Он обезвожен…
* Дицентра или «Разбитое сердце» (лат. Dicentra) — род однолетних и многолетних травянистых растений из семейства Дымянковые (лат. Fumariaceae). Растения этого рода знамениты своими оригинальными цветками в форме сердечек.
Витас (Cicuta virosa*)
Время остановилось. Липкое марево, вместо воздуха. Цветки ядовитой цикуты, а семена – глубоко в сердце, и кровь неустанно разносит по телу отравленный сок.
Витас боится пошевелиться. Наконец, вытягивает вверх руку и смотрит сквозь пальцы на потолок. Ему кажется, что пространство сворачивается синей спиралью, а он сам перестаёт существовать. Вполне вероятно, что все мы уже живём внутри чёрной дыры.
Его квартира – генератор галлюцинаций. Ничего в ней не является настоящим: ни этот диван, на котором он лежит, ни этот бежево-белый ворсистый ковёр, ни зеркало на стене, ни оранжевая люстра, а то, что он сломал – оно хотя бы не так предательски не живо. Просто обломки не-жизни.
Он утратил все связи, все знаки, которые могли подсказать, что случилось с ним на самом деле, и отделить одно от другого – что, действительно, было, и что только могло произойти.
Реальности – их так много, но ни в одной нет для него места, и ни одна не является правильной, для него подходящей.
Его больше никто не ждёт, и сам Витас устал от ожидания. Ложь и надежда. Можно ли их совместить?
Следующим утром, тяжело проснувшись, Витас открывает Сашин ЖЖ – удалён, на портале, где они познакомились – Сашин профиль – удалён. Витас трёт виски и бьётся затылком о диванные подушки.
«Думай, Витас! Думай, твою мать!»
- Вовка? Привет?.. Да, нормально. Кручусь помаленьку… Как сам?.. Мне бы надо найти человека. Из сети. Это вопрос жизни и смерти… Серьёзно… Нет, не шучу… Ну, значит, влюбился. Поможешь?.. Всё, что хочешь… Только свистни. Ты меня знаешь – не заржавеет.
Вовка – знатный компьютерщик, и, по счастливой случайности, как-то раз с подачи Витаса, помогал администратору портала, на котором Саша и Витас познакомились. Вовка работает в одной из крупнейших московских провайдерских компаний. Вовка может узнать, что угодно. Человечка из сети? Для Витаса? Легко.
- Ты в курсе, что наврал твой человечек? Он тоже из Москвы.
Ещё через несколько дней.
- Достал адресочек. Кину тебе на мыло. Есть там какая-то инвестиционная хрень, как раз в этом доме, но сам дом жилой, принадлежит нефтяной компании. Говоришь, человечек твой всегда из конторы писал?.. Ну, флаг в руки. Телефон конторки погугли. Позвони сначала, поинтересуйся – есть ли там такой Саша.
- Комания «Инвест-…», здравствуйте!
- Добрый день! Могу я поговорить с Александром Самойленко?
- Одну минутку. Переключаю… К сожалению, его нет на месте. Что-нибудь передать?
- Нет. Я перезвоню, спасибо.
* Вёх ядовитый или цикута (лат. Cicuta virosa) — ядовитое растение семейства зонтичных, водяной болиголов, распространён в Европе.
Саша (Anguloa clowesii*)
Витас подъезжает к серой высотке в начале девятого утра. Охранник на входе тщательно переписывает его паспортные данные. Витас до сих пор не может избавиться от ощущения, что «всё ненастоящее», что всё это, быть может, происходит не с ним. И эта жизнь не его? И есть ли Саша? А не повредился ли он рассудком? Не придумал ли себе всё это?
На территории очень чисто. Витас отыскивает вывеску «Инвест-…» Ещё закрыто. Витас нажимает кнопку звонка. Открывает сонный охранник, говорит, что Саша ещё не приехал. Он обычно немного опаздывает, но раньше – нет, не появляется никогда. Если только ночует на работе, когда у них жаркие дни – размещение бондов – тогда да. Охранник предлагает подождать внутри, но Витас благодарит и выходит на улицу. Он не может сейчас оставаться на одном месте. Ему необходимо двигаться, что-то делать, хотя бы просто ходить перед подъездом туда-сюда – иначе можно свихнуться.
С подземной стоянки то и дело выруливают автомобили – жильцы торопятся на работу, молодая женщина тащит сопротивляющегося дошколёнка в детский сад, ругается: «Опоздаем! Не выдёргивай руку! Саша!» От услышанного имени Витас вздрагивает, машинально залезает в карманы пиджака, нащупывает в левом кармане пачку бумажных носовых платков – мнёт пальцами упаковку, в правом – гладкий пластик мобильного. Ему хочется кричать – протяжно и долго, хочется упасть прямо на асфальт на колени, долбить по нему кулаками, сдирая до крови костяшки, но Витас только сильнее ссутуливается и глубже засовывает руки в карманы. Выходит немолодая дама со шпицем. У неё накрашены губы и идиотский начёс на голове, а белый шпиц весь из себя зазнайка – задирает узкую морду. Аристократ, не иначе. Мужчина в дорогом костюме проносится мимо, оставляя обрывки фраз своего делового телефонного разговора и крепкий запах одеколона. Дорога без единой выбоины, кусты аккуратно подстрижены. Витас видит всё немного размытым, как будто очертания теряют ясность. Зачем этот сентябрьский день? Всё до банального просто, всё потеряло значение. А если Саша не приедет? А если..? Этого не может быть! Не может всё остаться настолько мёртвым, настолько искажённым! Как хочется прозреть! Как хочется прикоснуться к Саше!
Витас замечает Сашу сразу, как только тот проходит через пост охраны, предъявляя пропуск. Он сразу узнаёт Сашу, понимает, что это он, хоть никогда его не видел. Саша ещё далеко, но стремительно приближается. Здоровается с кем-то, чуть улыбнувшись.
На Саше узкие джинсы, белая рубашка и тёмно-коричневая кожаная куртка.
Витас зовёт:
- Саша! Саша! – и не узнаёт свой голос – слишком гулкий, слишком «не его».
Саша застывает на месте.
- Ты хочешь убежать? Что? Что ты собираешься делать? Даже не думай!.. Саша!
Витас в несколько шагов оказывается рядом. Он смотрит на Сашу секунду, фотографирует его глазами, оставляет образ внутри, потом сильно обнимает, шарит по его спине, по его затылку руками, проникает внутрь его мыслей, его страхов, шепчет:
- Саша, Сашенька. Мой хороший… Не надо… Не бойся…
Саша натянут до предела, до дрожи, как парус на корабельной мачте при шквальном ветре.
Саша невысокого роста, у него короткие тёмные волосы и очень светлая кожа, и нельзя понять, сколько ему лет – ему может быть шестнадцать, а может – и все тридцать пять. Витас трогает его волосы, чувствует Сашин запах, чуть уловимый – ваниль и что-то лимонное – очень нежное.
- Мне неважно, какой ты, слышишь? – шепчет Витас, перебирая волосы у Сашиного виска. – Неважно. Ты мне нужен любым.
Он целует Сашины губы, немые и тонкие. Это Сашины губы. Полураскрытые лепестки Сашиных губ.
Вдруг всё обретает очертания, глубину и размер. Как будто мир наливается мощью и радостью, перестаёт быть дурной декорацией.
Саша не отвечает на поцелуй. Ему не хватает воздуха. Витас не сразу замечает. Только, когда воздух начинает со свистом вырываться из его лёгких.
- Саш! Саша! Что случилось?! Что с тобой?!
Витас вовремя подхватывает, крепко держит под спину. Саша сипит, глухо кашляет, тянет руки к горлу, не может вздохнуть.
- Что?! Саша?! Астма?! Чё-ёрт!
Витас вынужден опустить его прямо на асфальт. Вытряхивает содержимое Сашиной сумки, глаза выхватывают ингалятор среди документов, салфеток, кошелька, телефона, ручек, жвачки, просыпавшейся мелочи. Витас срывает колпачок и засовывает наконечник Саше в рот. Кажется, ничего не помогает. Сашино лицо краснеет, потом как-то резко бледнеет – приступ не прекращается. Витас рывком поднимает его на руки. Дверь уже предусмотрительно открывает охранник.
- Скорую вызовите! Срочно! – кричит Витас.
Он аккуратно опускает Сашу на кожаный диван. Саша дышит часто и шумно, смотрит, не моргая, в расширенных зрачках страх. Витас крепко сжимает его руку, подносит к своим губам, целует и гладит:
- Сейчас, мой хороший, потерпи.
Вот, что значит его «задыхаюсь без воздуха», «у меня на груди жаба».
Сбегаются коллеги.
- У него астма, - говорит какая-то женщина в очках в тонкой оправе. – Он дышал ингалятором?
- Не помогает, - отрывисто сообщает Витас.
- Скорую вызвали? – спрашивает другая.
- Вызвали, - Витас начинает злиться.
- Не… не надо скорой, - с трудом выговаривает Саша. – Сейчас… пройдёт.
Он с помощью Витаса приподнимается, облокачивается о его плечо. Кажется, после двукратного применения лекарство начало действовать. Дыхание постепенно выравнивается.
- Почему ты не сказал раньше?
Саша по-прежнему не выпускает руку Витаса из своей ладони. Им обоим кажется, что если они разъединят руки – то что-то произойдет, они исчезнут – и этот страх, остаточный, после приступа – держит их вместе.
Сашу отпускают домой. Начальство настроено категорично и даёт день «на отлежаться». Они вместе идут до машины, и Витас едва сдерживается, чтобы не упасть перед Сашей на колени и не целовать его подошвы.
Саша полубог, высшее существо, кто-то недостижимый, непостигаемый – от крови на треснувших губах и родимого пятна на правом запястье до упавшего с головы волоса на куртке, до дорожной пыли на ботинках.
В машине они снова целуются. Теперь уже Саша отвечает. Он такой… настоящий. У Саши на шее бьётся жилка. Витас прихватывает её губами, застывает в священном трепете. Саша гладит его по волосам. В его пальцах столько любви! В его сердце столько света! Витас сходит с ума от счастья, от острого счастья, от осязания жизни. Жизнь вольным потоком течёт сквозь его тело. Он прикасается к вечности… Недосягаемое, недостигаемое, невероятное, необъяснимое… Са-а-а-ша! Вся тяжесть небесного свода на плечах могучих Атлантов, все морщины сто двадцати трёхлетней улясяйки из индийской деревушки близ Дхрамсалы, все слезы детей, которые падали, сделав первый в жизни шаг, все грядущие воплощения, все предвестники Нового времени: прекращение смертей, войн, голода, болезней, - любовь и терпимость – Человек будущего – Бодхисаттва Майтрея.
Они не говорят, не договариваются. Витас просто везёт его домой. К себе домой. Он больше его не отпустит. Никогда не отпустит. Начинается дождь. Редкие капли на лобовом стекле.
- Витас, я… У меня никогда не было… В этом смысле… - шепчет под ним Саша.
- Я знаю… У меня ведь… в этом смысле тоже – в первый раз… Всё хорошо. Не волнуйся, - Витас снова приникает губами к Сашиной жилке на шее. Саша на вкус такой… невероятный, трепетно нежный, с такой тонкой кожей, с длинными ресницами и длинными пальцами – такой томительно-сладкий с едва уловимой горчинкой. Витас ласкает маленькие кружочки сосков, гладит Сашины плечи, пьёт его губы, прерывистое дыхание. Саша выгибается, замирает, обхватывает Витаса крепче руками. Ему немного больно. Саша не закрывает глаза. Витас толкается внутрь его тела и не может оторваться от Сашиных глаз – в них все их прошлые жизни, проносятся одна за другой за считанные секунды. Сашины глаза смотрят в самую душу мира, в водоворот событий, смертей и рождений, рождений и перерождений, перерождений и забвения, забвения и воскрешения, воскрешения и смерти. В Сашиных глазах – болезни, смерти, войны и голод – он всё это видел сотни, тысячи, миллионы раз – миллион повторений в миллионном году. Он хотел избавить мир от страданий, но избавить мир от страданий можно только отказавшись от себя самого, от своих желаний и чувств. И каждый раз Саша начинал с себя этот путь…
* Ангулоа Кловеса (лат. Anguloa clowesii) - орхидея-тюльпан, «орхидея-люлька». Встречается в центральных и восточных районах колумбийских Анд на высоте 1500-2100 м над уровнем моря на покрытых мхами влажных камнях, обычно в тени деревьев. Цветки восковидные, их чашелистики образуют плотную люлькообразную структуру, прикрывающую все остальные части цветка снаружи. Цветок желтого цвета, имеет слабый лимонный аромат.
Саша (Catasetum*)
- Во сколько ты освобождаешься? – спрашивает Витас.
- В шесть, если не случится ничего экстраординарного, - отвечает Саша, улыбаясь.
- Я подъеду к шести, хорошо? Подожду тебя, если вдруг будешь задерживаться.
Они завтракают на кухне. На Саше рубашка Витаса, и он в ней выглядит совсем подростком. Он пьёт кофе из кружки Витаса. Ужасно хочется его целовать.
- Я люблю тебя, - мурлыкает Витас, трётся носом о Сашину щеку, целует его в висок, в скулу, поворачивает к себе Сашино лицо за подбородок – прижимается губами к губам. – Не хочу отпускать тебя. Даже на работу. Ты никак не можешь остаться?
- Витас, ну ты же знаешь, - уворачивается он.
Витас шлёт ему бесконечные нежные смски. Саша читает и улыбается и отвечает такой же милой любовной белибердой.
За обедом Саша идёт в супермаркет через дорогу, там отличная кулинария. Ему не хочется обедать в кафе. Саша стоит в кассу, перед ним два человека. Он задумчиво рассматривает стойку с жвачками-конфетами, - у него в голове одно сплошное счастливое безобразие и ни одной тягостной мысли.
- Девушка, вы стоите? – этот голос, как выстрел. Саша даже не может обернуться, чтобы посмотреть, кто нажал на курок.
Его вмиг накрывает безвоздушным колпаком. Немеют кончики пальцев. Он не взял с собой сумку. Только деньги в кармане. Он пытается успокоиться, сосредоточиться на дыхании. Ему удаётся усилием воли и мантрой. Он её повторяет пока идёт до конторы. Приступ стихает, бледнеет. Но механизм уже запущен…
Саша должен создать новую форму, новое время. Воплотиться. Но он не хотел воплощаться. Хотел просто прожить эту жизнь. Прожить в чужом теле эту чужую судьбу. Хотя бы раз – не воплощаться, не возвращаться. Остаться только человеком – на это мгновенье из восьмёрки бесконечности.
И то, что он заперт в чужом теле – это только сотая доля, это закономерность, которой он не мог избежать, в предыдущей жизни нарочно отказываясь от плоти, желая стать только духом при воплощённом теле. Нельзя покидать срединную линию, но Саша так часто это делал. К нему тянули руки те, кому он был нужен, как воздух, и он не мог их оставить.
Ведь это неважно, конечно неважно, и он никогда не расскажет Витасу, каково это – жить в женском теле, являясь мужчиной, каково это быть бесплотным, но всегда воплощаться – раз за разом, каково это любить другого мужчину, но никогда не подпускать к себе, заставлять его стонать от удовольствия, но никогда не разрешать прикасаться.
Он допустил это – Витас всецело ему подчинён, всецело его, безраздельно. Ради Саши он пойдёт на что угодно – на убийство, на преступление. Не Витас им обладал. Даже телесно. Ведь все эти роли в постели – это только условность. Нельзя это делать – владеть человеком, пусть и из острой любви, из желания жизни.
И если бы Витас мог его убить… но он не сможет, сейчас не сможет, он ещё не способен этого понять. Значит нужно самому. Начать всё сначала.
* Катазетум (лат. Catasetum) – род орхидей. Происходит из континентальных листопадных лесов тропиков американского континента и замечателен тем, что его составляют не только обоеполые (как у большинства орхидей), но и двуполые особи. Могут нести мужские, женские или иногда гермафродитные (бисексуальные) цветы в различной комбинации. Цветки мужских и женских растений настолько различаются внешне, что их довольно продолжительное время причисляли к разным видам. В условиях чрезмерной освещенности мужское растение может развивать женские цветки, а при недостаточной освещенности - более декоративные мужские цветки.
Вероятность №2
Саша (лат. Narcissus Poeticus*)
Витас опоздал. Отпустил Сашу. С болью в сердце, но отпустил. Не имел права. Теперь Саша – прекрасный Нарцисс. У него белые губы – мёртвые лепестки. Мраморная кожа и закрытые глаза. Он так невыносимо душераздирающе красив под казённой простынёй – это его подвенечное платье.
Они встретятся снова – Витас знает, но в другом времени, при других обстоятельствах, и сами они будут другими. Но когда это будет в следующий раз?
Витас склоняется. Целует сомкнутые лепестки холодных Сашиных губ.
* Нарцисс обыкновенный (лат. Narcissus Poeticus) — однодольное растение из семейства амариллисовых. Нарцис – древнее растительное божество умирающей и воскресающей природы (цветок нарцисс упоминается в мифе о похищении Персефоны; его возлагали на умерших). «…Склонилась голова Нарцисса на зеленую прибрежную траву, и мрак смерти покрыл его очи. Умер Нарцисс. Плакали в лесу младые нимфы, и плакала Эхо. Приготовили нимфы юному Нарциссу могилу, но когда пришли за его телом, то не нашли его. На том месте, где склонилась на траву голова Нарцисса, вырос белый душистый цветок — цветок смерти; Нарцисс зовут его».
Вероятность №1
Саша (лат. Vanilla planifolia*)
Кажется, Саша стал ещё тоньше, ещё прозрачнее. Его пальцы чуть ощутимо пахнут ванилью. Витас боится поднять голову и посмотреть Саше в глаза. Витас пытается понять, зачем Саша это сделал. Он держит его ладонь в люльке своих рук.
- Если хочешь – мы поедем. Как только я заберу тебя отсюда, - говорит Витас, но молчит о том, что его пугает до дрожи.
Саша мечтает повторить маршрут Че Гевары. Он должен всё это увидеть. Сантьяго, Вальпараисо, Пуно, Куско, Мачу-Пикчу, Лима, Пунта-дель-Агила, Богота, Каракас… Астма… (1)
Ничего не изменится, если бояться его потерять. Сашу невозможно остановить. Он бредит высокогорьем и Мачу-Пикчу. Он говорит: «Я должен снова это увидеть». Он уверяет, что в Андах ему станет лучше: там воздух чист и прохладен, он должен прикоснуться к корням, к древу жизни. Он хочет упасть в руки древних горных богов. Он жаждет освобождения. Только в горах восход солнца может стать чем-то непостижимым, разоблачением и нирваной одновременно, а контраст между светом и тьмой, наконец, подарит ему долгожданное умиротворение.
* Ваниль душистая (лат. Vanilla planifolia*) – Ваниль душистая – многолетняя лиана из семейства Орхидных. В кулинарии и медицине используют плод ванили - коробочку стручкообразной формы. Родина ванили Мексика, Панама и Антильские острова. У ацтеков ваниль служила ценной пряностью задолго до завоевания их территории испанцами. Позднее ацтеки платили испанцам ванилью дань. Испанцы же завезли ваниль в Европу. Ваниль является одной из самых тонких пряностей.
(1) Имеется в виду путешествие, которое Эрнесто Гевара вместе с его другом, доктором биохимии Альберто Гранадо, совершили с февраля 1952 по август 1952 года по странам Латинской Америки, побывав в Чили, Перу, Колумбии и Венесуэле. Че Гевара всю жизнь страдал бронхиальной астмой. Во время путешествия у Эрнесто случались приступы болезни. Его дневниковые заметки об этом путешествии опубликованы и называются «Дневник мотоциклиста».
Витас и Саша (Открытие океана*)
«Над морем повис четко очерченный круг полной луны, осыпающей волны серебристыми блестками. Усевшись на гребне дюны, мы смотрим на это непрестанное колыхание, и мысли у нас разные: для меня море всегда было существом, которому можно довериться, другом, который с готовностью выслушивает любой рассказ, никогда не выдавая доверенных ему тайн, товарищем, который дает лучший из советов: шум и плеск волн каждый толкует как может. Для Альберто это новое, непривычное зрелище, пробуждающее в нем странное волнение, заметное по напряженному, внимательному взгляду, которым он провожает каждую замирающую на прибрежном песке волну. В свои без малого тридцать Альберто впервые увидел Атлантический океан и в этот момент переживает важность открытия, распахивающего перед ним бесконечные пути, ведущие во все уголки земного шара. Свежий ветер говорит о близости моря, его дыхание преображает все, чего ни коснется» (1).
Саша стоит по щиколотки в воде. Сильный ветер треплет его волосы и незастёгнутую ветровку. Витас смотрит на него, на луну, на океан и чувствует кожей биение жизни, пульс океана, невыносимый восторг бытия.
Они ещё в самом начале пути…
* Открытие океана – название взято из книги Эрнесто Че Гевара «Дневник мотоциклиста».
(1) - цитата из «Дневника мотоциклиста»
сентябрь, 2011
@темы: @ориджинал, @искусство слова, @слеш, @прекрасное, @искусство отношений, @творчество